Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Послужной список офицеров и солдат Преображенского полка 1733 г. (с указанием количества душ в имении) показывает, что беспоместных обер-офицеров в полку уже не было и даже у многих рядовых-дворян имелось по 20–30 душ.[1055] Сами же полки стали более «шляхетскими»: дворяне составляли более половины рядовых; в 1740 г. только 2 % дворян-преображенцев не имели крепостных и жили на одно жалованье. В 1731 г. в Преображенском полку дворянами являлись 952 из 2504 солдат (38 %); в 1737-м их доля составила уже 49.1 %, а среди унтер-офицеров — 85.7 %. Так же обстояло дело у семёновцев: в 1731 г. 1126 из 1968 солдат принадлежали к «шляхетству».

Указы императрицы требовали являться в Петербург дворянским недорослям, имевшим не менее 20 душ (остальным предписывалось записываться в «ближние армейские полки»), а в унтер-офицеры производить таких, которые «достаток имели, чем себя, будучи в гвардии, содержать», поскольку ведь «часто случается, что из гвардии нашей употребляемы бывают в разные посылки за нужнейшими государственными, а иногда и секретные дела вверены им бывают». «Произвождение» было отличием не для большинства. Среди 171 преображенца, уволенных в отставку Анной в январе 1739 г., встречаем 67-летнего Пантелея Батракова, 64-летнего Тихона Захарова, 63-летнего Ивана Лодыгина и многих других 50–60-летних ветеранов-рядовых, отслуживших в строю по 30–35 лет.[1056]

Господам офицерам полагалось иметь приличных лошадей, на которых караульные должны были отправляться во дворец. Майоры гвардии и полковые адъютанты «для отмены и знатности перед протчими армейскими полками» обязаны были держать «самых хороших лошадей»: майорам по цене не менее 100 червонных, а адъютантам — от 80 до 100.[1057] «Накануне больших праздников, — вспоминал адъютант фельдмаршала Миниха Манштейн, — придворные особы и гвардейские офицеры имели честь поздравлять императрицу и целовать ей руку, а её величество подносила каждому из них на большой тарелке по рюмке вина». Отсутствие в эти дни во дворце без уважительных причин не оставляли без наказания: в первый раз вычиталось месячное жалованье, во второй — строго требовали к ответу. В последний год царствования Анны семейным офицерам было разрешено представлять ко двору и своих жён, которые также приглашались на придворные праздники. В домашних увеселениях государыни императрицы участвовали иногда и нижние чины: Анна Иоанновна вызывала к себе гвардейских солдат с их жёнами и приказывала им плясать «по-русски» и водить хороводы.

«Приказ был в полк: по имянному ея императорского величества изустному указу велено чтоб господа гвардии обор афицеры в дом ея императорского величества на куртаки и на балы изволили конечно приезжать в каждое воскресение и в четверток, не дожидаясь никаких повесток, а приезжали б в собственном богатом платье и в чулках шёлковых, а ежели у кого собственного богатого платья не имеетца, то в строевых богатых мундирах и в щиблетах всегда пополудни в 4-м часу», — записал императорский приказ от 2 декабря 1739 г. поручик Благово.[1058] Для незнатного офицера — честь высокая, но она требовала немалых расходов на шёлковые чулки, шляпу, парики, «богатый» парадный мундир, лошадей и пр. 25 сентября 1739 г. поручик записал: у него вычли за «богатый» мундир «28 ру[блей] 58 копеек 3 четверти, да за данной же на богатой мундир позумент широкой и узкой 30 ру[блей] 51 копейка с четвертью». В результате он получил «квитанцию вместо денежного жалования майской трети 739-го году, а денег за оную треть ни копейки не дано, служил без жалования». 11 января 1740 г. он подвёл невесёлый итог своим доходам: «Получил денежного жалованья прошлого 1739 г. сентябрской трети 59 ру[блей] 3 ал[тына] 2 де[нги]). Из оных вычтено за позумент на богатой мундир 48 рублей 95 копеек, а всех вычтено денег за мундиры в прошлом 1739-м году 106 рублёв 12 копеек 3 четверти, кроме сукна и протчего приклада на богатой мундир».[1059] А без мундира к государыне не явишься — полковой командир укажет виновным: «…ежели оное впредь усмотрено будет, то будут публично высланы из дворца».

Анна «изволила довольно жалеть» вдов офицеров, особенно погибших на войне. В январе 1738 г. она узнала, что племянники павшего под стенами Очакова преображенского капитана Ф. Лаврова не пускают его жену в деревню и на московский двор, и повелела вдове «владеть по смерть» имением покойного. По просьбе другой вдовы, капитанши Толстой, она приказала «до возрасту детей его никаких исковых по деревням дел не вчинять».[1060]