Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Непорядки в гвардии её «полковница» воспринимала болезненно. Иные из господ офицеров стремились получить отпуск, возведение в следующий чин или получение выгодной вакансии в армии не заслугами, а более привычными средствами. «Известно нам учинилось, — извещал именной указ Анны от 15 декабря 1738 г., — что в некоторых полках нашей пехотной лейб-гвардии ротные командиры, також полковые адъютанты и секретари с унтер-офицеров, капралов и солдат, как при отпуске в домы их и при выпуске в другие полки в обер-офицеры, так и при повышении чинов в лейб-гвардии, берут немалые взятки деньгами и другими вещами, и для таких взятков иных и без всяких заслуг, к тому ж и недостойных, по таким страстям и по свойству аттестуют и своим полковым командирам представляют, а чрез такие их происки чести достойные люди в нестерпимой обиде остаются и охоту к службе теряют, понеже многие из шляхетства, лет по 15 и по 20 будучи в солдатах, приходят в крайнюю слабость и нерадение…» Государыня велела штаб-офицерам всех полков допросить своих получивших отпуска и чины подчинённых, дабы те при условии прощения признались, давали ли взятки. Но «ежели они неправду покажут, или запираться будут, а после в том обличены будут, тогда они, яко преступники наших указов, судимы и истязаны быть имеют».[1063] Особого результата эта акция, кажется, не имела. Более того, государыня была весьма огорчена, что конфискованное имущество растратившего и похитившего полковые средства секретаря Преображенского полка Ивана Булгакова (он забрал более 10 тысяч рублей) даже не продано, и приказала взыскать утраченную сумму со всех офицеров полка, для чего раздать им «пожитки» Булгакова для продажи.[1064]

В августе 1736 г. преображенский солдат Еремей Олонский утащил с пожарища чей-то котёл, но был пойман коллегами-измайловцами. Военный суд решил, что вор достоин казни; но обер-аудитор признал, что украденное слишком «малой цены», и своей «ревизией» предложил иное наказание — «жестокое гонение спицрутен». Анна согласилась: «Учинить по ревизии». На том же столичном пожаре два преображенца из дворян — Евстигней Сайков и Захар Заболоцкий — увидали, что, когда «горел Мытный двор» на Мойке, купцы стали прятать деньги и товары в воду, и стащили у них мешок со 100 рублями, но попались с похищенным конногвардейскому патрулю. Приговор был «гонять спицрутен» шесть раз через батальон и сослать в оренбургский гарнизон — и государыня согласилась со строгим наказанием дворян-воришек.

Туда же, в башкирские степи, отправились преображенские гренадёры Панкрат Смагин и Герасим Пожидаев, продавшие гардемарину Никите Пушкину не принадлежавшего им солдатского сына Дмитрия Онофриева за 13 рублей, да ещё и указавших в купчей цену в 5 рублей, чтобы пошлина была меньше. Судя по судебным делам, «бизнес» по продаже подставных лиц «по общему с ними согласию» являлся фирменной проделкой столичных гвардейцев, а покупатель терял деньги, когда купленный «хлопец» бежал или оказывался не тем, кого продали по документам. Следствие установило, что Смагин однажды уже продавал своего дворового, которого сам же подговорил бежать и спрятал у себя в деревне. Полковница же решила наказать и незадачливого пострадавшего: Пушкин получил с виновных не 13, а 5 рублей — ту сумму, которую согласился написать в купчей.

В январе 1740 г. возникло следствие о взятке в два ведра вина и двух гусей, которую будто бы дали трое служивых московского батальона капитану Ивану Изъединову, чтобы избежать штрафа за драку. Капитан подношение отрицал и был готов «очиститься присягою», но государыня не стала позорить ветеранов-гвардейцев и велела «уничтожить» дело.[1065] Но с неисправимыми преступниками она поступала сурово. В 1736 г. солдат Фёдор Дирин, возвращаясь с караула в Адмиралтействе, ухитрился украсть пудовую свинцовую плиту и спрятал её, «завертев в постелю». Солдат оказался рецидивистом — в прошлом году украл у товарища рубашку, затем клещи и молот с наковальней из кузницы, а до того загулял в отпуске на целых пять лет! Суд не нашёл смягчающих обстоятельств, и государыня не пожалела вора: 14 июля гвардеец был повешен.[1066] Приговорила Анна к смерти и взяточника, поручика Матвея Дубровина, в качестве милости разрешив его «от бесчестной смерти уволить, а вместо того расстрелять».[1067] Но она вошла в положение преображенского штаб-лекаря, убившего напавшего на него грабителя, и признала невольного убийцу невиновным.