Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Отсутствие кадров усугублялось колоссальными расстояниями, где связь между редкими ячейками административной сети осуществляла целая армия курьеров. Их число (2 217 унтер-офицеров и солдат), приведённое Кириловым, хотя и равно количеству всех провинциальных служащих, но явно занижено, поскольку автор не даёт сведений по нескольким губерниям (Казанской, Астраханской, Архангельской) и, возможно, включает в перечень только «штатных» лиц, занятых на этой службе. В 1732 г. Сенат полагал, что необходимо привлечь к этой деятельности ещё 4 038 человек, чтобы с прежними они составили 5488 рассыльщиков, необходимых для работы государственной машины.[1084] На деле к фельдъегерской работе привлекалось огромное количество всякого служилого люда, прежде всего гвардейские и армейские солдаты и офицеры. Жизнь многих из них так и проходила на бесконечных дорогах империи, где некоторые гонцы навсегда пропадали «безвестно».[1085]

Только из одного дела о рассылке императорского указа от 7 сентября 1727 г. о «неслушании» никаких распоряжений Меншикова следует, что 3 345 печатных распоряжений об этом повезли во все концы страны сотни курьеров: несколько десятков из Санкт-Петербурга, а остальные — из Москвы и других губернских центров. На доставку даже столь важных бумаг в старую столицу требовалась неделя (прибыли 16 сентября); а на окраины европейской России они приходили примерно через месяц: в Симбирске указ был получен 3 октября, на Дону — 7 октября, в Уфе — 8 октября. С уведомлением о получении местные власти не торопились и отправляли рапорты с ближайшей оказией. В данном случае такие расписки пришли в Петербург через два месяца (из Уфы и Симбирска — 9 декабря 1727 г.), когда сам светлейший князь давно уже находился в ссылке и исполнение указа потеряло всякий смысл.[1086]

Темпы доставки корреспонденции на протяжении столетий почти не менялись: в XVII столетии почта из Москвы в Архангельск тоже двигалась со скоростью 10 вёрст в час, т. е. при непрерывной езде гонец в сутки мог одолеть максимально 240 вёрст. Только в следующем веке некоторое улучшение дорог позволило фельдъегерям Николая I покрывать расстояние в 300–350 вёрст в сутки со страшным напряжением сил и опасностью для жизни. «Приходилось в степях, при темноте, сбиваться с пути, предоставлять себя чутью лошадей. Случалось и блуждать, и кружиться по одному месту. По шоссейным дорогам зачастую сталкивались со встречным, при этом быть только выброшенным из тележки считалось уже счастием. Особенно тяжелы были поездки зимою и весною, в оттепель; переправы снесены, в заторах тонули лошади, рвались постромки, калечились лошади», — вспоминал тяготы службы старый фельдъегерь в середине XIX в.[1087]

Что же изменилось при Анне? После коронации, в июне 1730 г., была объявлена программа реформ. Серия именных указов предусматривала скорейшее окончание составления нового Уложения, учреждение комиссий для рассмотрения состояния армии «без излишней народной тягости» и «сочинения» новых штатов государственных учреждений, разделение Сената на департаменты. Эта программа осталась нереализованной; но даже её выполнение означало бы только консервацию созданной Петром I системы с некоторой корректировкой, однако без каких-либо принципиальных изменений, в чём согласны историки разных поколений.[1088]

Это означало, с одной стороны, частичные уступки «шляхетству» и его социальным требованиям. Был уничтожен петровский закон о единонаследии, а затем открыт Сухопутный шляхетский кадетский корпус для подготовки из дворянских недорослей офицеров и «статских» служащих. В 1731 г. в поисках лучшей системы «произвождения» правительство восстановило отменённую при Екатерине I практику баллотирования в первые обер- и штаб-офицерские чины в армии. В первые годы царствования Анны помещичьи крестьяне потеряли право приобретать земли в собственность, им было запрещено брать откупа и казённые подряды. «Слёзные и кровавые подати» заставляли крестьян бежать за рубежи государства, в Польшу, или оказывать сопротивление властям и составлять разбойничьи «партии».[1089] С другой стороны, все поползновения дворянского «общенародия» на участие во власти (предложения проектов 1730 г. о выборности должностных лиц в центральных учреждениях и губерниях) были отвергнуты.