Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

В целом предпринятая масштабная перетряска основных государственных структур была проведена успешно, хотя и не исключала появления недовольства. Новая императрица и её советники сумели навести порядок в высших эшелонах власти и получить реальную военно-политическую опору в лице «новой» гвардии. Именно эта «работа с кадрами» (а не пресловутое «засилье иноземцев») придала правлению Анны Иоанновны стабильность. Однако такой ли уж грозной силой обладал новый режим?

Сила и слабость монархии

300 лет назад самодержавная власть куда больше опиралась на традицию, чем на всепроникающую бюрократию. К 1725 г. император располагал примерно двумя тысячами чиновников в Сенате, центральных коллегиях и канцеляриях; таким же было количество служащих на местах. Всего же, по данным обер-прокурора Сената И. К. Кирилова, во всей империи в 1725 г. в системе управления были заняты 1189 «управителей» — классных чиновников и 3 685 «приказных» на 16 миллионов населения.[1076] В итоге (с учётом того, что основные кадры аппарата были сосредоточены в столицах и крупных городах) получается, что один более или менее грамотный приказный приходился приблизительно на 10 тысяч простых обывателей. Для сравнения, в соседней Пруссии времён «короля-солдата» Фридриха-Вильгельма I (1713–1740) на три миллиона населения было две тысячи управленцев, то есть один чиновник на 1500 подданных.[1077]

Неквалифицированные и малочисленные «управители» и «канцеляристы» еле справлялись с обилием текущих местных дел и потоком запросов и требований из центра и с трудом воспринимали новые канцелярские формы и лексику, что породило даже пародии на них.[1078]

О канцелярское «безлюдство» разбивались все попытки оперативно получить требуемую информацию. Так, в апреле 1727 г. Сенат констатировал, что присланные из центральных учреждений данные о приходе и расходе денег ещё за 1724 г. оказались «с поданными ведомостями из Камор-колегии несходственны, ибо в ведомостях Камор-колегии показано в отпуску много, а в ведомостях оных колегей и канцелярей в приходе того менше, а в других ведомостях показано в рентереи в отдаче болше того числа, что по ведомости Камор-колегии показано в приёме…» Приказание исправить ведомости осталось невыполненным; в конце концов Сенат постановил вернуть все «несходственные» документы в Камер-коллегию, чтобы она «учинила верные ведомости».[1079]

Собранные для Верховного тайного совета сводные данные показывают, например, что к сентябрю 1727 г. подушные деньги за январскую треть этого года были доставлены только из 61 полка, а от 68 полков рапорты ещё не поступали. Вместо ожидаемых по смете 574 331 рублей были получены только 394 375; недостачу сборщики объясняли «совершенной пустотою», «скудостью», «дряхлостью и малолюдством» плательщиков или их «ослушанием». Военная коллегия оправдывалась: полковые власти не присылали рапортов аж с 1725 г., несмотря на отправку на места только за несколько месяцев 1726 г. шести указов с угрозами «судить и по суду штрафовать».[1080]

За сотни и тысячи вёрст от Петербурга воеводы и прочие должностные лица становились совершенно неуправляемыми. Единственная за всю «эпоху дворцовых переворотов» сенатская ревизия графа А. А. Матвеева вскрыла по центральным провинциям огромные «упущения казённых доимков» (170 тыс. рублей только по одной Владимирской провинции), бездействие судов и произвол «особых нравом» начальников.[1081] «Непостижимые воровства и похищения не токмо казённых, но и подушных сборов деньгами от камериров, комиссаров и от подьячих здешних я нашёл, при которых по указам порядочных приходных и расходных книг здесь у них отнюдь не было, кроме валяющихся гнилых и непорядочных записок по лоскуткам», — такой увидел Матвеев реальность новых учреждений.[1082] Их чиновники сами перешли в наступление — обвинили комиссию в «неправедном суде»; в борьбе с ними ревизор быстро изнемог и уже в марте 1727 г. стал просить об отставке.

Но даже законопослушное начальство не могло реально контролировать повседневную жизнь населения. Значительная часть подданных «регулярной» империи жила будто бы в ином мире (иногда — в прямом смысле: в надёжно укрытых от воевод и духовенства скитах и общинах) со своими традициями, законами и авторитетами. Пока в Петербурге менялись цари и министры, в этом мире кипели свои страсти и заключались свои союзы — например, «между Андреем Дионисьевичем (главой старообрядческой Выговской пустыни. — И.К.) и Фёдором Калинтьевичем, настоятелем ярославских стран; от страны же Польская почтеннейшим настоятелем Егнатием Трофимовым учинён вечный мир в лето 1727 августа 5 дня», упоминаемые в одном из раскольничьих сочинений XVIII в.[1083]