Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Да и как было посчитать расходы, если, удивлялся кабинет-министр П. И. Ягужинский, за год расходных книг «болше 10 тысяч быть имеет» и ещё столько же «счотных выписок». Аппетиты учреждений и соответствующие «неокладные» расходы постоянно возрастали, как можно убедиться на примере Коллегии иностранных дел. Дипломатическое ведомство в 1740 г. указало, что её расходы «выходят более» установленного «оклада» в 20 тысяч рублей: постоянно требовались чрезвычайные суммы на «презенты» чужеземным послам и «пенсии» лицам, оказавшим услуги русскому двору. Немалые средства уходили на приём пышных восточных посольств. Так, дружба нового союзника — иранского шаха Надира — обошлась при приёме его послов в 1736–1739 гг. в 110 тысяч рублей; в 1740 г. содержание и «отпуск» нового посольства Хулеф-мирзы стоили ещё 28 500 рублей.[1144] Крупные суммы шли на дворцовые увеселения; например, этнографический маскарад с «ледяным домом» в 1740 г. обошёлся почти в 10 тысяч рублей.[1145] По данным обер-прокурора Сената А. Маслова, размер таких «неокладных» расходов достиг в 1732 г. 2 740 947 рублей[1146] — порядка трети всего бюджета.

Наконец, центральный аппарат не имел реального представления о количестве и величине сборов, поступавших в казну. Недостатки подушной переписи сказались ещё при жизни её создателя. Но другие поступления учитывались не лучше. Так в 1737 г. Камер-коллегия доложила, что не имеет сведений о количестве кабаков и винокуренных заводов в стране по причине неприсылки соответствующих ведомостей. В ответ Анна гневно выговорила министрам, что «самонужное государственное дело» тянется уже полтора года и конца ему не видно. Нам встретилось в бумагах Кабинета лишь одно упоминание об успехе: в 1739 г. была составлена «генеральная табель» доходов и расходов за один только 1737 г., из которой следовало, что дефицит бюджета насчитывал 619 444 рублей.[1147]

Сенатский доклад августа 1740 г., подводивший итог усилиям по составлению «окладной книги», указал на ещё одну важную причину чиновничьего саботажа: местные начальники не желали показывать «ясного о тех окладах и сборах обстоятельства», поскольку многими «не только в окладе неположенными оброчными статьями секретари и подьячие сами владели, но и из окладных оброчных статей, противно присяге и должности, под видом откупов за собой держали».[1148] Это означало, что имевшиеся в городах и уездах источники казённых доходов — мельницы, рыбные ловли, мосты и перевозы, «отдаточные» казённые земли и т. д. — были успешно «приватизированы» местными приказными; официально же они значились сданными в откуп (за сумму гораздо меньшую, чем реальный доход) или просто лежащими «впусте».

Редкие дошедшие до столичного расследования дела показывали, что в присвоение этих средств была вовлечена буквально вся местная администрация во главе с губернатором. В итоге одного такого расследования оказалось, что оброчная сумма с казённых земель в 1482 рубля превратилась в 162 рубля 71 копейку — именно столько получило государство; остальное пошло в карман белгородскому губернатору И. М. Грекову, заодно «приватизировавшему» обширные сенные покосы. Порой даже гвардейцы, прибывавшие с «понуждениями», не знали, что в таких случаях делать: документацию от них прятали, сам губернатор отправлялся «в поле с собаки», а другие чиновники — «по хуторам своим».[1149]

Установить реальную величину возможных налоговых поступлений можно было только повальной ревизией таких доходных мест с выяснением, сколько их убыло и прибыло, что на деле лежит «впусте» и сколько денег можно реально получить от сдачи каждой мельницы или по другой откупной статье. Но если даже сбор основного прямого налога встречался с трудностями, то решить столь масштабную задачу правительство не имело возможности. В итоге государство получало с таких оброчных статей едва половину предполагавшегося «оклада».[1150]

В политической сфере новый механизм оказался довольно устойчивым, но на управленческом и финансовом поприщах «бироновщина» была столь же неэффективной, как и предыдущая администрация. Напрашивается даже непатриотическая мысль: может быть, для наведения порядка надо было импортировать больше немецких чиновников? Ведь для эпохи «немецкого засилья» их было совсем немного; некоторые из них продолжали успешно служить России и при Елизавете Петровне, как Кейзерлинг или Корф. Не так давно Е. В. Анисимов подсчитал, что в царствование Анны даже наметилась обратная тенденция — уменьшение количества иностранцев на генеральских постах в армии, которые составляли примерно 50 %, по сравнению с 57 % при господстве «русской партии» при Петре II.[1151]