В сентябре 1741 г. гренадёрская рота Преображенского полка (300 человек) была переведена с отдельных квартир в только что отстроенные казармы. Собранные в общих «светлицах» солдаты и унтер-офицеры уже без контроля со стороны начальства (офицеры в казармах не жили, а с 31 октября 1741 г. только посылались по одному человеку на ночные дежурства) могли обсуждать события во дворце. Помимо дополнительных «экзерциций», у солдат были и другие поводы для недовольства. Им не разрешалось топить печи «годными» брёвнами и досками, у только что вернувшихся из похода в Финляндию отобрали казённые шубы; бдительный принц Антон лично распорядился сломать поставленные гренадёрами «рогожные нужники», явно не украшавшие окрестности казарм. Солдатам было запрещено обращаться с просьбами непосредственно к герцогу, помимо нижестоящих командиров; гвардейцам-именинникам — являться с калачами во дворец.[1481]
Сочетание кризиса власти с её попытками навести порядок путём муштры и наказаний не могли не раздражать гвардейцев. Но «наверху» этого как будто не замечали: праздники продолжались. 2 октября состоялся торжественный приём персидского посольства. Анна Леопольдовна приняла от посла Мухаммед Хусейн-хана шахскую грамоту с поздравлением по случаю вступления в регентство. Вместе с послом во дворец явилось целое стадо слонов: девять предназначались императору, покрытая серебряной парчой слониха — правительнице, другая — цесаревне Елизавете, ещё один слон — принцу Антону-Ульриху.
Вместе со слонами шах Надир прислал «презенты индейские» из разграбленной им сокровищницы в Дели; в их числе находились золотые «наручники», две «бутылки серебряные», «столик, золотом окованной», «цветок из рыбьей кости зделанной, украшен алмазами» — всего 22 предмета и 15 перстней — лаловых, яхонтовых, изумрудных.[1482]
Среди даров шаха имелось золотое кольцо, украшенное рубинами, изумрудами и большим алмазом, принадлежавшее Шах-Джахану, одному из самых могущественных правителей Индии (1627–1658), воздвигшему на могиле любимой жены мавзолей Тадж-Махал. Не все подарки Надира дошли до нашего времени, но хранящиеся ныне в Эрмитаже составляют одну из лучших в мире коллекций ювелирного искусства эпохи Великих Моголов. К облегчению российского двора, воинственный шах никаких претензий к России не имел и просил лишь о «продолжении дружбы».[1483] Торжественный приём, однако, не мог избавить от опасений за безопасность южных рубежей страны. Притязания Надира на Дагестан заставили Кабинет и Военную коллегию готовить к обороне Астрахань и Кизлярскую крепость, но принять под покровительство просивших об этом горских владетелей Дагестана Петербург так и не решился.[1484]На новой аудиенции 13 октября Мухаммед Хусейн-хан приветствовал правительницу восторженным комплиментом: «Это не женщина, это — ангел», но затем увлёкся шампанским, и под конец «персидского гостя» пришлось унести из-за стола в карету.[1485]
18–20 октября состоялся трёхдневный бал с маскарадом в честь годовщины восшествия на престол императора, 26 октября Анна Леопольдовна устроила свадьбу своего камер-юнкера Лилиенфельда с фрейлиной княжной Одоевской. 6 ноября состоялась прощальная аудиенция турецкого посла. 7–8 ноября при дворе отметили годовщину переворота — день «восприятия всероссийского правительства» и «благополучно окончившегося первого года правления» Иоанна III; тогда же состоялась свадьба племянницы М. Г. Головкина Марфы Ивановны и офицера Конной гвардии князя П. И. Репнина. 15 ноября был дан бал по случаю дня рождения отца правительницы, мекленбургского герцога Карла Леопольда; 20 ноября Анна устроила банкет для офицеров Семёновского полка.[1486]Сверкали фейерверки, повара готовили особенные блюда (например, «квашенину от трёх скотин»), члены иранского посольства для увеселения гостей демонстрировали «персидские танцы». Правительница блистала в «грузинском» костюме на собольем меху и готовилась к новым балам: на праздник Андреевского ордена (30 ноября) ей срочно шили «кавалерское платье», а к дню рождения (7 декабря) уже были заказаны сюжеты для фейерверка и разучивалось представление с участием придворных слонов.
Радовали и новости с фронта. С наступлением морозов отряды гусар и казаков совершали успешные рейды на территорию шведской Финляндии — рубили сопротивлявшихся, жгли и грабили деревни, пригоняли пленных.
Скорее всего, в те дни поздней осени 1741 г. и сложился настоящий заговор, который привёл Елизавету к власти. Только составили его не министры и гвардейское командование, а «солдатство», уже насмотревшееся, как берут власть в «эпоху дворцовых переворотов». Манштейн, неизвестный автор примечаний к его запискам и тщательно собиравший спустя 20 лет сведения о послепетровской истории России немецкий учёный Антон-Фридрих Бюшинг определённо указывали, что агентам Елизаветы Лестоку и Шварцу удалось привлечь на свою сторону нескольких гренадёров Преображенского полка.[1487]