Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Во главе предприятия стал Юрий Грюнштейн. Разорившийся в России саксонский купец-авантюрист успел побывать в татарском плену ив 1741 г. тщетно пытался добиться у самой Анны Леопольдовны правого суда с недобросовестными компаньонами.[1488] Осенью того же года обиженный купец каким-то образом поступил в гвардейские гренадеры и нашёл общий язык с Лестоком и Шварцем. Они и стали главными организаторами заговора, не возбуждая особых подозрений; «засветился» при своих контактах с Шетарди только Лесток. В бумагах М. Г. Головкина сохранились распоряжение об установке за ним наблюдения и соответствующий доклад принцу Антону. Но ничего конкретного в этом отношении не было сделано, и связи агентов Елизаветы с гвардейской казармой остались неизвестными. Заговорщики же обладали информацией о поведении их противников. Из донесений Шетарди и опубликованных в «Архиве князя Воронцова» анонимных сообщений некоего дипломата — очевидца событий из свиты посла — следует, что «камер-юнгфера» Анны и слуга принца Антона докладывали Лестоку и Шварцу о происшествиях во дворце и даже о поступавших к их хозяевам деловых бумагах.[1489]

Елизавета и раздражённые новыми порядками гренадёры быстро нашли общий язык — недовольная казарма обрела вождя. Иных сведений о заговоре у современников нет, если не считать известия Манштейна о намерении Елизаветы обратиться к войскам с речью о своём праве на трон во время крещенского парада 1742 г., что, с точки зрения тактики совершения переворота, было по меньшей мере неразумно.[1490]

Кое-что можно извлечь из пропагандистских сочинений начала царствования Елизаветы, созданных с целью обосновать совершённый ею захват власти. Имеются в виду «краткая реляция» (якобы разосланная русским послам записка с описанием переворота, которую они должны были неофициально пересказывать со ссылкой на полученное из Петербурга частное письмо) и проповеди на ту же тему, предназначенные для формирования общественного мнения внутри страны. Тенденциозность этих заказных сочинений очевидна, но тем интереснее встретить в них «технические» подробности самого переворота, неизвестные по иным источникам.

Так, и «Реляция», и анонимное, но явно составленное неким духовным лицом «Историческое описание о восшествии на престол Елисаветы Петровны», несмотря на все усилия представить поступок цесаревны вынужденным, проговариваются, что её контакты с гренадёрами во главе с Грюнштейном начались задолго до переворота. Упоминалась и договорённость: переворот должен был произойти в период, когда караулы во дворце будут нести сами заговорщики-преображенцы.[1491] Однако задуманный переворот пришлось ускорить из-за непредвиденных обстоятельств.

В литературе отмечалось, что Анна Леопольдовна из разных источников получала предупреждения о готовившемся перевороте, но не придала им значения.[1492] После переворота Остерман и Лёвенвольде на допросах сообщили, какими сведениями располагало правительство за несколько дней до событий. Главной «уликой» Остерман назвал переданную ему ещё весной информацию Финча, которая была им доведена до сведения Кабинета министров и самой правительницы. Другими «престорогами» Остерман назвал письмо своего агента Совплана из Брюсселя (полученное 20 ноября 1741 г.) и сообщение посла А. Г. Головкина из Гааги, также переданные Анне. С письмом Совплана Остерман посылал к правительнице Р. Лёвенвольде — но та, прочитав его, заявила, что её обер-гофмаршал, наверное, сошёл с ума.[1493]

Но все эти документы, как и письмо графа Линара, были посвящены интригам Шетарди и шведского правительства и их контактам с Елизаветой. Об этом при дворе и так знали — принц Антон ещё в июне рассказывал Финчу о ночных визитах к цесаревне переодетого Шетарди и о его встречах с Лестоком. 17 октября 1741 г. Анна Леопольдовна собственноручно написала отъехавшему на время Линару: «Ожидаю Вашего возвращения с тем большим нетерпением, что мне хочется услышать суждение Ваше о некоторых вещах, которые сильно изменились наружно с Вашего отъезда. К нам сюда явился какой-то человек из Франции, предпринявший эту прогулку единственно ради того, чтобы нанести визит г-ну Шетарди, как утверждает он сам. Хорош предлог! И весьма достоверен. За всё время своего здесь пребывания он ни разу не показался при дворе, но всякий день наведывался к Щринцессе] Ели[завете], а также к Шетарди. До сих пор нам неведомо, какова была цель поездки сего визитёра. Мне дают столько советов, что я уж и не знаю, кому верить: порой было бы лутше и не знать всего, ибо половина наверняка ложь, никогда в жизни не было у меня столько друзей или именующихся ими, как с тех пор как я регентство приняла. Щастлива бы я была, коли всегда могла отличить истинных от ложных! Напишите мне, что Вы думаете о манифесте шведском. Берегите здоровье Ваше и любите меня по-прежнему, иного я и не желаю».[1494]