Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Официальные документы и донесения послов позволяют говорить о сложившемся при новой императрице «Совете одиннадцати», куда вошли и деятели прежних правительств — И. Ю и Н. Ю. Трубецкие, А. М. Черкасский, А. И. Ушаков, опытные придворные Н. Ф. Головин, А. Б. Куракин, А. Л. Нарышкин, и выдвиженцы — только что возвращённый из ссылки А. П. Бестужев-Рюмин, старый петровский генерал Г. П. Чернышёв, фельдмаршал П. П. Ласси и генерал В. Я. Левашов.[1519] Это была временная комбинация: из круга вельмож выдвигались новые лидеры, прежде всего Бестужев-Рюмин. Ему был возвращён чин действительного тайного советника; в декабре он был назначен сенатором и вице-канцлером, а в марте 1742 г. — заведующим почтой империи. Лесток занял пост лейб-медика с чином действительного тайного советника. Вслед за ними получили свои первые должности камергеров двора братья П. И и А. И. Шуваловы и М. И. Воронцов, которым принадлежало будущее елизаветинского царствования.

Новому совету Елизавета поручила «иметь рассуждение как о Сенате, так и о Кабинете, и какому впредь правительству быть». Никаких проектов нового государственного устройства не требовалось. Воля императрицы была ясно выражена в «словесном указе 2 декабря 1741 г.: государство должно быть «возобновлено на том же фундаменте, как оное было при жизни» Петра I. В итоге вельможи (в их числе два члена Кабинета) осудили деятельность Верховного тайного совета и Кабинета министров, поскольку в этих учреждениях всем заправляли по своему желанию несколько лиц и помимо Сената утверждались важнейшие решения, законы «и протчее к вечности надлежащее». Присутствовавшие осмелились только просить «учинить обстоятельную сенатскую должность», то есть создать закон, определявший полномочия Сената.[1520]

Однако последовавший 12 декабря указ о восстановлении Сената эту просьбу не учёл. Зато вместо упразднённого Кабинета министров восстанавливался Кабинет её императорского величества — личная канцелярия монарха во главе со старым слугой Петра I бароном И. А. Черкасовым.

Расправа над поверженными соперниками состоялась в традиционных формах: опала «министров» сопровождалась устранением их «конфидентов». В их числе были арестованы офицеры Семёновского и Преображенского полков (майоры И. Альбрехт, Н. Стрешнёв, Н. Соковнин, В. Чичерин); другие, как капитаны И. А и Ф. А. Остерманы, М. Аргамаков, И. Путятин, переведены в армию или отправлены в отставку. Их сослуживцы майоры П. Воейков, Ф. Полонский, Д. Чернцов, П. Черкасский уже 29 ноября получили приказы опечатать и описать имущество отца и сына Минихов, Головкина и Остермана, а их наиболее ценные «пожитки» перевезти во дворец. В тот же день В. Ф. Салтыкову были вручены одна за другой три инструкции, последняя и «секретнейшая» из которых предписывала не выпускать (как было публично обещано) брауншвейгское семейство за границу и держать под строжайшим караулом в Риге до получения дальнейших указаний.[1521]

1 декабря 1741 г. была образована комиссия по «описи пожитков и деревень» арестованных деятелей, а через два дня их движимое и недвижимое имущество конфисковано. 12 декабря по делу арестованных «партизантов» бывшей правительницы создали следственную комиссию во главе с А. И. Ушаковым и Н. Ю. Трубецким; в её состав вошли также А. Б. Куракин, В. Я. Левашов, А. Л. Нарышкин и ряд других чиновников. Но еще 26 ноября Елизавета отдала первые распоряжения С. Ф. Апраксину о допросах Остермана и Головкина по наиболее интересовавшему её вопросу о «проекте наследства».[1522] Подчинённые арестованных (И. О. Брылкин, канцелярист И. Дронов) тут же доложили обо всех подготовленных по делу документах, и следователи располагали точной информацией о роли каждого из опальных вельмож в этом предприятии.

Головкин и Остерман признали свою вину, в чём Елизавета могла лично убедиться, присутствуя на допросах. Её интересовали и поступавшие Анне Леопольдовне предостережения о заговоре, и организация слежки за «домом цесаревны». Прочие обвинения (в подкупе со стороны иноземцев, «скрытии» завещания Екатерины I, предпочтении иноземцев при назначениях и т. д.) носили риторический характер; как и год назад, результат следствия был предрешён. Финч писал, что «следственная комиссия собирается для своих заседаний в самом дворце императрицы. Её величество всегда сидит в покое рядом, откуда она всё может слышать, сама никому не показываясь, для того, чтоб (по её собственным словам) помешать протекции или несправедливости». «Там поставили перегородку или ширмы, откуда, не будучи видимою, сама она может всё видеть, всё слышать и даже передавать тайно секретарю приказания, которых немедленно потребовали бы обстоятельства допроса», — передавал в Париж Шетарди. Впрочем, в состав комиссии под началом генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого входили сановники, уже не раз участвовавшие в подобных процедурах: начальник Тайной канцелярии Ушаков, обер-шталмейстер А. Б. Куракин, тайный советник А. Л. Нарышкин.