Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Далее бывалый гвардеец рассказал об увлечениях «нынешней государыни», начиная с «Аврамка-арапа… которого-де крестил государь император Пётр Великой. Другова, Онтона Мануиловича Девиера, третьяго-де ездовова (а имяни, отечества и прозвища ево не сказал); четвертова-де Алексея Яковлевича Шубина; пятова-де ныне любит Алексея Григорьевича Разумовского. Да эта-де не довольно; я-де знаю, что несколько и детей она родила, некоторых-де и я знаю, которыя и поныне где обретаютца». Затем солдату-новобранцу была раскрыта вся новейшая история России с её интимной стороны: «Да что-де это, у неё и батюшка та был! Как-де он ещё не был женат на императрице Екатерине Алексеевне, то де был превеликой блудник, а когда-де женился, то де, хотя к тому з женами блуд и не дерзал, однако ж де садомскому блуду был повинен… Да и императрица-де Екатерина Алексеевна — я-де всё знаю — вить де и она, правда-де, хотя и любила своего супруга, однако ж де и другова любила, камергера Монса, которому-де за оное при тех случаях и голова отсечена, а ея де за это государь очень бил. Да и императрица-де Анна Иоанновна любила Бирона и за то его регентом устроила. Смотри-де, что монархи делают, как-де простому народу не делать чего (а чего имянно, не выговорил). А когда-де заарестовали принцессу с ея фамилиею, меня-де в ту пору определили к ней для охранения. Обещали-де мне неведомо што; в ту же де пору ко мне приезжали Шуваловы и сулили-де мне очень много, ан де вот и поныне ничево нет, да и впредь не будет — какой-де кураж служить? Боже мой, ежели ж де принцесса с своим сыном по прежнему будет, то де, конечно, я бы был кавалер святого Андрея или, по крайней мере, святого Александра».[1576] Солдат по приезде в Северную столицу немедленно отправился с доносом. Тимирязеву выпали кнут и заточение в Верхнеколымском зимовье, где он жаловался на «мучительные поступки» охраны.

Отношение офицера к придворным «амурам» отражает характерные черты изменения сознания той среды, которая была основной опорой трона, но и «делала» дворцовые перевороты в послепетровской России. При Петре I гвардейцы были исполнителями воли царя-реформатора. Но с тех пор гвардия прошла школу придворной борьбы и научилась не только просить «в награждение деревень». В ноябре 1741 г. рота преображенских гренадёров привела Елизавету Петровну к власти уже без участия вельмож и офицеров и впервые свергла законного императора, что можно считать кульминацией российского «переворотства». И в Петербурге, и в действующей армии гвардейцы устраивали в 1742 г. форменные побоища и нападения на офицеров-иностранцев; только вызванные армейские части смогли навести порядок.[1577]

Атмосфера 1741 г. кружила головы многим военным: девятнадцатилетний сержант Невского полка Алексей Ярославцев, возвращаясь с приятелем и дамой лёгкого поведения из винного погреба, не сочли нужным в центре Петербурга уступить дорогу поезду самой Елизаветы. «Тем ездовым кричали "сами-де поди" и бранили тех ездовых и кто из генералов и из придворных ехали, матерно, и о той их брани изволила услышать её императорское величество», — хвастался сержант приятелям, а на их увещевания отвечал: «Экая-де великая диковинка, что выбранили-де мы генерала или ездовых. И сама-де государыня такой же человек, как и я, только-де тем преимущество имеет, что царствует…»[1578] Так же мыслил и Тимирязев, выслуживший за 20 лет только чин капитан-поручика. Донос его не очень-то смутил: капитан был уверен, что его сослуживцы «могут об оном то же сказать, понеже они, обер-офицеры, завсегда бывают во дворце и о том обо всём сами известны».

Рассказ о любовных страстях монархов плавно переходит у офицера в жалобу, что у него-то «и поныне ничего нет», и надежду на исправление такой несправедливости. Службу по охране свергнутой правительницы Анны Леопольдовны не оценили; но ведь «принцессу» можно вернуть на трон — тогда будут и награды, и «кавалерия». Следствие выяснило (со слов ревнивой жены офицера), что подкараульная Анна «к любви и воли его очень была склонна»…

При Анне Иоанновне тоже болтали про её связь с Бироном. Но теперь, похоже, в столично-военной среде исчезает разница в положении «земного бога» и «рабов», императрица в глазах солдат и городской черни становится едва ли не «своей в доску». Даже далёкие от дворца люди со знанием дела могли обсуждать интимную жизнь своей государыни и количество её незаконных детей.[1579] Простой поручик Ростовского полка Афанасий Кучин в 1747 г. заявил А. И. Ушакову: «Её императорское величество изволит находиться в прелюбодеянии с его высокографским сиятельством Алексеем Григорьевичем Разумовским; и бутто он на естество надевал пузырь и тем-де её императорское величество изволил довольствовать», — кажется, впервые указав на появившуюся при дворе новинку в области противозачаточных средств.[1580]