Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Крамольные мысли в ту эпоху посещали уже и лиц «подлого звания», вступая в противоречие с традиционной культурой и представлениями о власти, как у армейского солдатика Василия Трескина из гарнизона крепости Святой Анны. Майской ночью 1756 г. на казарменных нарах «пришла ему, Трескину, мысль одному и рассуждал сам с собой один: что-де вить невеликое дело государыню уязвить; и ежели он, Трескин, когда будет в Москве или в Санкт-Питербурхе и улучит время где видеть милостивую государыню, то б её, государыню, заколоть шпагою. И думаючи-де оное, в то ж самое время пришёл он от того в страх и, желая по самое чистой своей совести пред Богом и пред ея императорским величеством принесть в том добровольную повинную». Он сам на себя донёс «по первому пункту», был пытан, этапирован в Петербург и по дороге в Москве покончил с собой.[1593]

Пройдя путь от открытого столкновения придворных группировок в относительно «цивилизованных» формах 1725 и 1730 гг., практика политической борьбы пришла к форме «военного» переворота 1740 г.; наконец, в 1741 г. гвардия оказалась на грани выхода из-под контроля. Решающая же роль гвардии в столице определялась слабостью полиции и небоеспособностью расквартированных в Петербурге армейских частей. По рапорту обер-коменданта столицы С. Л. Игнатьева, в июле 1741 г. из четырёх полков гарнизона (4 135 штыков строевых при некомплекте в 1 317 человек) 2 621 солдат и офицеров находились в «ближних и дальних отлучках», то есть на различного рода работах.[1594] В строю оставалось только 1 106 человек — ничтожная сила по сравнению с гвардейскими полками.

Уроки и последствия переворота

За успех переворота Елизавета заплатила снижением престижа самой императорской власти и ростом своеволия гвардейской опоры, что не не могло не беспокоить новую императрицу и её окружение. Поначалу действовать приходилось не столько кнутом, сколько пряником. 7 декабря 1741 г. государыня угощала преображенцев в той самой казарме, куда она явилась в ночь переворота, и приказала построить на месте съезжей избы гренадёрской роты храм во имя Спаса Преображения и святого Сергия. Указ от 21 декабря увеличил каждому гвардейскому солдату жалованье на три рубля, а сверх того утвердил выдачу им крестинных и именинных денег (на четыре полка в год — около 35 тысяч рублей), но запретил самовольно являться во дворец.[1595]

Постепенно Елизавета сумела стабилизировать ситуацию в полках. Из гвардии были «выключены» сторонники «прежнего правления» (майор Н. И. Стрешнёв, капитаны братья И. А и Ф. А. Остерманы, М. Аргамаков, капитан-поручик И. Бехейм). Императрица требовала предоставления ей еженедельных ведомостей о состоянии полков и даже сведений об исповедовавшихся и причащавшихся.[1596]

Во главе гвардии были поставлены доверенные лица: Преображенского полка — престарелый А. И. Румянцев, затем А. Б. Бутурлин; Семёновского — неизменный А. И. Ушаков, затем С. Ф. Апраксин; Измайловского — К. Г. Разумовский; Конной гвардии — А. Г. Разумовский. Придворные подполковники обеспечивали лояльность своих частей; повседневное же командование осуществляли майоры-строевики, имевшие необходимый опыт при отсутствии политических амбиций: Н. Соковнин, И. Майков и Ф. Вадковский в Семёновском; П. Воейков, И. Косагов и В. Суворов в Преображенском; И. Гурьев и Д. Чернцов в Измайловском; П. Черкасский в Конной гвардии.

Другой новацией стало изменение принципа комплектования гвардии. При Елизавете она постепенно теряет «дворянское» лицо за счёт участившейся практики переводов солдат из армейских полков и одновременного «выпуска» гвардейцев в армию; в гвардейских частях стали появляться новобранцы-рекруты.[1597] Но при этом унтер-офицеры и офицеры становились более родовитыми и зажиточными: 80 % офицеров имели более сотни душ, а 33 % — более пятисот.[1598]

Представители таких фамилий проходили свой солдатский «стаж» дома и попадали в полк уже унтер-офицерами или записывались «сверх комплекта» без жалованья: так служили братья Орловы, молодые Д. И. Фонвизин и М. М. Щербатов.[1599] Наметившаяся тенденция подрывала корпоративность гвардии, раскалывала её на «солдатство» и «господ»; концентрация в полках родовитого и богатого дворянства, как показал переворот 1762 г., тоже представляла определённую угрозу.