Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Расположенные в Петербурге полки, как и в 1741 г., были малочисленны и опасности не представляли. Правда, руководители переворота опасались расквартированных на Васильевском острове Ингерманландского и Астраханского полков; но всё обошлось: их солдаты арестовали полковников и, как писал Шумахер, «захотели разделить честь спасения отечества». По свидетельству очевидца, ювелира Позье, даже любимый лейб-кирасирский полк Петра III не оказал сопротивления и был приведён к присяге.

В Зимнем дворце Екатерина приняла присягу у собранных полков и высших чинов империи; манифест о вступлении на престол читал перешедший на сторону победителей генерал-прокурор Глебов. После полудня императрица и её свита перешли в старый деревянный Зимний дворец, который также был окружён войсками, размещёнными по всем соседним улицам. Здесь и началось формирование новой системы власти. Сочинялись манифесты и указы войскам. Герои дня Меншиков и Волконский стали «полными» генералами; второй возглавил Конную гвардию, а премьер-майором преображенцев был назначен решительный генерал В. И. Суворов.

Сенат принял решение о переделке всех государственных печатей в учреждениях. В его состав тут же были введены Н. И. Панин, К. Г. Разумовский, Я. П. Шаховской, Ф. И. Ушаков, М. Н. Волконский, обер-гофмейстер М. К. Скавронский, обер-камергер П. Б. Шереметев и Н. А. Корф; трое последних возглавляли соответственно штат двора и полицию.

Прибывшие из Ораниенбаума и перешедшие на сторону Екатерины Н. Ю. Трубецкой и А. И. Шувалов сразу «включились» в работу, причём Трубецкой успел раньше других подписать первый же в этот день сенатский протокол. М. И. Воронцов также поставил на протоколе свою подпись; вопреки свидетельству племянницы, он принёс присягу новой императрице.[1818]

В придворно-бюрократической среде, в отличие от гвардии, колебаний почти не было. Лишь немногие любимцы Петра III, как его генерал-адъютант Андрей Гудович, остались верны монарху; остальные, подобно П. Н. Трубецкому, при первой возможности перешли на сторону Екатерины. Молодой князь, успешно начавший карьеру, ставший камергером и обер-прокурором Сената, только что восхищался в дневнике дарованной дворянам «вольностью» и знаками внимания Петра III к его отцу, а 28 июня записал: «Благополучная перемена отечеству. Счастливое восшествие на престол её императорского величества государыни императрицы Екатерины Алексеевны, избавительницы империи российской».[1819]

Судя по протоколам Военной коллегии, её работа, несмотря на переворот, не прерывалась. Военное начальство во главе с генерал-лейтенантом С. И. Карауловым с десяти часов утра до четырёх часов пополудни находилось на месте и исполняло приказы Екатерины; отсутствовал только президент Н. Ю. Трубецкой «за бытием при дворе её императорского величества».[1820] Благодаря этому обстоятельству, а также усилиям «дежурных» генерал-адъютантов (фельдмаршалов Разумовского и Бутурлина) мятежники были в курсе расположения и передвижения военных частей в окрестностях столицы; их посланцы успели перехватить эти полки и «команды», прежде чем они получили приказы Петра III двигаться в Ораниенбаум. Почтовое ведомство задержало всю корреспонденцию, направленную к лицам «голштинской службы» императора.[1821]

Быстрое развитие событий дало мятежникам преимущество во времени в шесть-семь часов, что едва ли не учитывалось ими заранее. Утром 28 июня Пётр III даже не подозревал, что его власть уже не распространяется за пределы резиденции. Он ещё успел провести «экзерцицию» своих войск и пожаловать тысячу душ М. Л. Измайлову и мызы в Лифляндии бригадирам Дельвигу и Цеймарну.[1822] Только около часа пополудни при отъезде в Петергоф он получил известие об исчезновении супруги. Далее, по рассказам сопровождавших его лиц (Штелина, адъютанта Сиверса и прусского посла Гольца), несколько часов ушло на совещания и рассылку в армейские и гвардейские полки уже опоздавших распоряжений. Даже предложенное Гольцем бегство к действующей армии было уже невозможным. Посланный приказ о присылке из ямских слобод 50 лошадей дошёл по назначению тогда, когда его никто уже не собирался исполнять, и был доставлен в Сенат.[1823]

Императора могли спасти бросок в Кронштадтскую крепость либо следование совету опытного Миниха: лично «явиться перед народом и гвардией, указать им на своё происхождение и право, спросить о причине их неудовольствия и обещать всякое удовлетворение». Тогда, да и позднее явление монарха — например, Николая I на площади перед мятежной толпой в 1831 г. — могло изменить ситуацию. Но на последнее Пётр не был способен, а на первое решился только к ночи.[1824] Однако к тому времени прибывший в Кронштадт адмирал Талызин уже привёл моряков и гарнизон крепости к присяге Екатерине и выдал им по «порционной чарке». Приплывший со свитой Пётр III после двукратной попытки высадиться вынужден был в три часа ночи повернуть обратно в Ораниенбаум.