Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера

При изучении литературы по нервозности возникают попытки составить контрмодель причинно-следственной теории и интерпретировать «политику национал-социалистов» по «истреблению неполноценных» как контрудар против аномального приступа медикализации в кайзеровской Германии и Веймарской республике. Или эти отношения следует трактовать диалектически? Бушевавшая на сломе веков ипохондрия неизбежно должна была породить впоследствии противоположные реакции, ведь если линейно экстраполировать тогдашние тенденции, то вскоре все население Германии стало бы заниматься исключительно прохождением различных лечебных курсов. Подобная перспектива способна была склонить к евгенике даже самого Боделынвинга. Бум строительства клиник для нервно– и душевнобольных лег тяжким грузом на медицинский бюджет последующего времени за счет высоких постоянных издержек. Кроме того, он придал наглядность росту числа душевнобольных – подлинному или мнимому, – что произвело устрашающее и провоцирующее впечатление, так что после 1918 года, в период общего обеднения, неудержимо распространилось убеждение о неизбежности энергичной смены курса (см. примеч. 126).

Если видеть в истории не только системно-функциональные, но и «хаотические» линии развития, возникающие вследствие соединения прежде разрозненных процессов – в нашем случае мировой политики и терапии нервов, – то можно объяснить поразительную внезапность некоторых событий и, кроме того, понять, что малые причины порой способны к сильным эффектам. Вероятно, все крупные исторические перевороты в своем происхождении содержат элемент контингенции, т. е. случайного соединения различных линий развития, ведь без эффекта ошеломления они просто не были бы возможны. Ожидаемые катастрофы наступают не всегда – ведь до того, как они случились, возможно что-то предпринять, предотвратить их. Что касается Первой мировой войны, то хотя ее и ожидали задолго до 1914 года, никто все же не хотел смело и решительно посмотреть в лицо опасности и проиграть в планах ее возможные последствия. Ощущение силы и спокойствия после объявления войны пришло к немцам неожиданно и способствовало тому, что кайзеровская Германия сумасбродным и беспримерным в истории образом вступала в войну на все новых фронтах.

Начало войны 1914 года не стало переломом в господствующей идеологии, зато стало переломом в менталитете – современники почувствовали это совершенно верно. Между простодушным «ура-патриотизмом» предвоенного времени и солдатской готовностью к самопожертвованию существовала глубокая экзистенциальная пропасть, даже если музыкальное сопровождение – национальная фразеология – и было таким же. Ругательства, которыми Гитлер осыпал тип предвоенного националиста, отказавшегося пойти во фронтовое чистилище (см. примеч. 127), звучат тем подлиннее, что они были тактически неумны и оскорбляли потенциальных союзников. В ментальной истории начало войны было рождением нового мира. Однако августовская эйфория единства была только прологом к ментальному расколу немцев, когда их смертельная ненависть друг к другу далеко превзошла контрасты предвоенного времени.

Раскол немецкого общества и закат учения о неврастении; от неврастении к стрессу

«Тот августовский день, когда война стала реальностью, лег на наши нервы свинцовой тяжестью», – признался контрастом к общей эйфории невролог Алоис Альцгеймер в 1915 году на «Военном докладе Бреслаусских преподавателей высшей школы». «Одним махом […] все и вся утратило уверенность». У иных людей случился нервный срыв: он напомнил о неистовой и слепой «охоте за шпионами». Однако уже вскоре подобные явления остались в прошлом. «Наши нервы показали способность к приспособлению. Уже сегодня мы много спокойнее встречаем грядущие события». Он делает из этого общий вывод: если повышенные нагрузки на нервы сначала вызывают «нервозность», то совсем не обязательно связывать это с дегенерацией, речь идет о преходящем феномене привыкания. И это привыкание есть достижение. «Да, мы можем даже уверенно ожидать, что война не только разрушает нервы, но и приносит им некоторую пользу» – так полагал даже этот осмотрительный невролог, мало затронутый первой волной военного воодушевления (см. примеч. 128).