Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

Он также приводит несколько примеров немотивированного временного сдвига, как в «Мирсконца», или в рассказе «Ка», в котором сплетен ряд хронологических моментов.

Ему нет застав во времени, Ка ходит из снов в сны, пересекает время и достигает бронзы (бронзы времен). В столетиях располагается удобно, как в качалке. Не так ли и сознание соединяет времена вместе, как кресло и стулья гостиной [Там же].

Типично для Хлебникова то, что Якобсон называет «обнажением сюжетного каркаса» [Там же]. В действии происходит неожиданный и немотивированный сдвиг, так что читатель сам должен выдумать, что же случилось между двумя происшествиями. Хороший пример – стихотворение «Как два согнутые кинжала…», впервые опубликованное в 1940 году, в «Неизданных произведениях» Хлебникова.

Как два согнутые кинжала,
Вонзились в небо тополя
И, как усопшая, лежала
Кругом широкая земля.
Брошен в сумрак и тоску,
Белый дворец стоит одинок.
И вот к золотому спуска песку,
Шумя, пристает одинокий челнок.
И дева пройдет при встрече,
Объемлема власами своими,
И руки положит на плечи,
И, смеясь, произносится имя.
И она его для нежного досуга
Уводит, в багряный одетого руб,
А утром скатывает в море подруга
Его счастливый заколотый труп

[Хлебников 2000, 1: 227].

Целый ряд слов является прелюдией к печальному концу, как кинжал в первой строчке и другие слова на к, семантически как будто рифмующиеся со словом заколотый в последней строчке. Потом, тоже в сравнении, слово усопшая – земля лежала как усопшая; брошен в тоску; дворец стоит одинок; одинокий челнок; багряный руб. Но что происходит после того, как девушка встретила мужчину, приплывшего в челноке, покрыто мраком неизвестности; мы ничего не узнаем о причине смерти любовника.

Больше приемов, касающихся структуры литературного произведения, Якобсона интересовали новые приемы поэтического языка. Мы привыкли, он пишет, к приемам, которые сто лет назад были новыми:

Мы говорим о гармоничном сочетании слов у Пушкина, а современник находил, что слова у него визжат и воют от нежданного соседства [Якобсон, 1921: 31].

Эту «нежданность» Якобсон находит в своем современнике, Хлебникове. На основе его произведений он описывает большое количество отклонений от нормального, практического и даже поэтического языка. Что касается синтаксиса, это, например, метатеза («обвита страусом пера»), контаминация, анаколуф, особенности в согласовании чисел и согласовании падежей («они кажутся засохшее дерево») и нарушение синтаксического равновесия («смотрит прямо и суха») [Там же: 34–36].

Что касается употребления слов, у эпитетов эвфонический аспект часто преобладает над логико-семантическим: «на хохот моря молодого» [Там же: 38]. Можно спрашивать себя: что это, молодое море? Очень характерны и еще мало изучены хлебниковские сравнения. Очень часто между членами сравнения сходства совсем нет, так как субъект и объект сравнения взяты из совершенно разных областей: «ужасна эта охота, где осока – годы, где, дичь – поколения» [Там же: 40].

Типично также хлебниковское словотворчество: все его неологизмы, как, например, в известном стихотворении «Заклятие смехом», и все его формы поэтической этимологии, как, например, мнимое сходство корней люб- и люд-, его известная теория внутреннего склонения слов, комбинация слов только на основе соответствия звуков или образование новых слов путем замены одного начального согласного другим, как дворянин-творянин, вольза-дольза и т. д.