Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

И далее Толстой достаточно подробно анализирует текст шекспировского «Короля Лира», представляя его потенциальному зрителю в той же манере, в какой представлена сцена в опере в «Войне и мире».

Важной является и его работа «Об искусстве», где основным критерием того, хорошо или дурно произведение, является то,

что говорит, как говорит и насколько от души говорит художник.

Для того чтобы произведение искусства было совершенно, нужно, чтобы то, что говорит художник, было совершенно ново и важно для всех людей, чтобы выражено оно было вполне красиво и чтобы художник говорил из внутренней потребности и потому говорил вполне правдиво» [Там же: 40].

Настоящее же художественное произведение, включающее все три условия, нельзя делать по заказу, нельзя потому, что состояние души художника, из которого вытекает произведение искусства, есть высшее проявление знания, откровение тайн жизни. Если же такое состояние есть высшее знание, то и не может быть другого знания, которое могло бы руководить художником для усвоения себе этого высшего знания [Там же: 43].

Итак, на этом этапе настоящее искусство должно быть новым, красивым и исходить из потребности души художника.

Но наиболее цитируемой и наиболее обсуждаемой является безусловно его работа «Что такое искусство?» (широко обсуждаемая, как будет сказано далее, в Европе того же времени), по существу это небольшая книга, над которой он работал пятнадцать лет и в которой, к сожалению, очень заметна возрастающая старческая деградация великого художника. Она была напечатана в журнале «Вопросы философии и психологии» в 1897–1898 годах и тут же издана в Лондоне на английском языке.

В том же стиле описания, как и сцена в «Войне и мире», Толстой представляет оперу и балет,

в котором полуобнаженные женщины делают сладострастные движения, переплетаются в разные чувственные гирлянды.

По его мнению, это

есть прямо развратное представление. ‹…› И вся эта гадкая глупость изготовляется не только с доброй веселостью, не с простотой, а с злобой, с зверской жестокостью [Там же: 49].

Искренний порыв души художника, ранее ценимый Толстым, понемногу в этой статье исчезает, и на сцену выступает, как принято в России, простой народ.

Деньги же эти <на искусство. – Т. Н.> собираются с народа, у которого продают для этого корову и который никогда не пользуется теми эстетическими наслаждениями, которые дает искусство [Там же: 50].

Таким образом, для Толстого вся предшествующая эстетическая теория и понятие красоты есть «не что иное, как признание хорошим того, что нравилось и нравится нам, то есть известному кругу людей» [Там же: 81]. В известном смысле Толстой все же колеблется. С одной стороны, сила искусства основывается на искренности чувства, испытанного художником, и силе мастерства передачи этого чувства другим людям:

Вызвать в себе раз испытанное чувство и, вызвав его в себе, посредством движений, линий, красок, звуков, образов, выраженных словами, передать это чувство так, чтобы другие испытали то же чувство, – в этом состоит деятельность искусства. Искусство есть деятельность человеческая, состоящая в том, что один человек сознательно известными внешними знаками передает другим испытываемые им чувства, а другие люди заражаются этими чувствами, переживают их [Там же: 87 (курсив Л. Н. Толстого)].