Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

Начиная свою довольно большую статью, В. Шкловский ссылается в первую очередь на дневник Л. Н. Толстого от 1 марта 1897 года. Толстой пишет о том, что автоматические, бессознательные действия как бы не существуют: «Если целая сложная жизнь многих людей проходит бессознательно, то эта жизнь как бы не была». И Шкловский выступает с идеей, что эту излишне стабилизированную жизнь нужно как-то оживлять. «Автоматизация съедает вещи, платье, мебель, жену и страх войны» [Шкловский, 1990: 63]. И цель искусства – возвращать человеку ощущение по-настоящему живой жизни.

И вот для того, чтобы вернуть ощущение жизни, почувствовать вещи, для того, чтобы делать камень каменным, существует то, что называется искусством. Целью искусства является дать ощущение вещи как видение, а не как узнавание; приемом искусства является прием «остранения» вещей и прием затрудненной формы, увеличивающей трудность и долготу восприятия, так как воспринимательный процесс в искусстве самоцелен и должен быть продлен; искусство есть способ пережить деланье вещи, а сделанное в искусстве не важно [Там же (разрядка В. Б. Шкловского)].

И далее, отталкиваясь от дневниковой записи Л. Н. Толстого, В. Шкловский приводит примеры «остранения». Практически все его примеры взяты из художественных произведений и статей именно Л. Н. Толстого. Может быть, не случайно? Не описывая все толстовские примеры этого приема, рассмотренные в статье В. Шкловского, перечислим их просто последовательно.

1. Статья «Стыдно» – о сечении наказанных.

2. Огромный отрывок из «Холстомера», где рассказ ведется от лица лошади.

3. Все сражения в «Войне и мире». «Все они даны как, прежде всего, странные. Не привожу этих описаний, как очень длинных – пришлось бы выписывать очень значительную часть 4-томного романа» [Там же: 66].

4. Описания салонов и описание театра (оно приводится в начале статьи).

5. Суд в «Воскресении».

6. Брак в «Крейцеровой сонате».

7. Ощущения Пьера Безухова в плену («Война и мир»).

Итак, «всякий, кто хорошо знает Толстого, может найти в нем несколько сот примеров по указанному типу» [Там же: 67].

Нужно быть справедливым и признать, что Шкловский в конце своей статьи приводит примеры не только из Толстого. Часто как впервые увиденные предстают перед нами эротические объекты – в «Ночи перед Рождеством» Гоголя, в загадках и былинах. Более того, «остранение не только прием эротической загадки – эвфемизма, оно – основа и единственный смысл всех загадок» [Там же: 69].

Но, может быть, все-таки в статье В. Шкловского таится и какой-то иной, может быть, дополнительный, скрытый смысл?

Вспомним, что основным признаком поддельного искусства Л. Н. Толстой считал именно приемы. А, как показывает Шкловский, приемы-то и были характерной чертой творческого почерка Толстого. Неужели рассуждения Холстомера что-нибудь скажут простому крестьянину или даже рабочему? Итак, можно поставить вопрос иначе: кто же именно видит оперную сцену в «Войне и мире» точно так, как ее описал Толстой? Наташа Ростова или Анатоль Курагин? Нет, они, как и остальная публика в зале, прекрасно знают, что такое опера и каковы ее условности. Так это увидит дальневосточный рыбак? Но он не пойдет в столичную оперу. Сам Толстой? Возможно, хотя он и срывается местами на специфические театральные термины. Значит, Толстой применяет ненавистный ему прием, да еще не только в этом романе, но многажды, как это показывает В. Шкловский. Иначе говоря, он показывает вещи такими, какими их не видит и не увидит никто!

И что же, значит, согласно его же теории, его великий роман, сделавший его же всемирно великим писателем, есть произведение поддельного искусства?

Итак. Виктор Шкловский и спорит с Толстым, показывая, что искусство не существует без приемов, и в то же время, несколько, как кажется, насмехается над ним. Поэтому широко известную статью Шкловского можно считать не только теоретической, но и разоблачительной.

Виктор Шкловский, «скандалист», любил игровые ситуации.