Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

К 1925 году Эйхенбаум уже написал несколько статей о прозе, в том числе свою основополагающую работу о Гоголе, манифест Опояза. Выбор произведений О. Генри был особенно подходящим для Эйхенбаума в связи с тем, что американский писатель, подобно Стерну, демонстрирует обнажение приема, пишет рассказы о самой литературе. Так Эйхенбаум комментирует в своей статье: «На таком непрерывном иронизировании и подчеркивании приемов построена вся новелла – точно Генри прошел сквозь „формальный метод“ в России и часто беседовал с Виктором Шкловским» [Эйхенбаум, 1927: 195]. В начале своего анализа Эйхенбаум восстанавливает исторический контекст рождения и распространения новеллы в литературе вообще и в американской в частности. Теоретические соображения о жанре новеллы возникают на основе конкретного и подробного анализа (close reading) произведений О. Генри. Первый теоретический вопрос – это определение маленького жанра «новеллы» по сравнению с романом. Эйхенбаум резко различает данные две формы как «внутренно-враждебные»: роман – форма синкретическая, новелла – элементарная. Генетически первая «большая» форма отсылает к истории, а вторая, «малая», к сказке и анекдоту. Точнее, согласно Эйхенбауму, новелла является «основной, элементарной и натуральной формой художественной прозы» [Эйхенбаум, 1927: 181]. Новелла строится на основе противоречия, контраста и опирается на два главных принципа: маленький размер и «сюжетное ударение к концу». Данная форма, пишет Эйхенбаум, «тяготеет именно к максимальной неожиданности финала, концентрирующей вокруг себя все предыдущее» [Там же: 171]. Эта конструкция значительно отличает новеллу от романа. Композиция новеллы имеет кривое движение и состоит из завязки, кульминации и развязки. По Эйхенбауму, если новелла – загадка, то роман – это «нечто вроде шарады или ребуса».

Питер Стейнер анализирует «Морфологию новеллы» Петровского вместе с «Морфологией волшебной сказки» Проппа как примеры метапоэтики, пользующейся метафорой «организма» [Steiner, 1984: 69]. Стейнер относит работу Петровского, определяемого как «трансформационный морфолог», к традиции немецкой морфологии, в особенности к теории Гёте. На наш взгляд, уместным будет прочесть «Морфологию новеллы» Петровского в ее отношении к главным философским положениям Шпета и в связи с его деятельностью в ГАХН. Сошлемся здесь на удачное высказывание Кандиды Гидини о том, что Шпет дает некий imprinting на исследование своих учеников; мы бы добавили – плодотворный imprinting, даже когда они впоследствии идут собственными оригинальными путями [Гидини, 1999: 164].

У Петровского, как отметил Стейнер, нет никаких исторических или внелитературных данных, а лишь определение главного инварианта для указания правил трансформации возможных индивидуальных вариантов: от структуры к частям. На поверхностном уровне соображения Петровского не так сильно отличаются от рассуждений Эйхенбаума, но их контексты совершенно различны. Петровский ставит в эпиграфе своей статьи изречение Гёте: «Gestaltenlehre ist Verwandlungslehre» («Учение о форме есть учение о превращении»), сразу указывая на особенное понимание формы как динамическое понятие, как алгоритм и отношение. Он тоже исходит из разницы между новеллой и романом[295]: «роман и новелла, взятые как понятия <курсив мой. – М. В.>, суть два типа организации повествования. Отношение между ними есть отношение экстенсивного к интенсивному» [Петровский, 1927: 70]. Новелла имеет одно органическое ядро, один центр, вокруг которого строится ее композиция. Петровский цитирует Эдгара По и утверждает, что роман рассчитан на длительное чтение, новелла – на непрерывность и единство эффекта: «обозримость постулирует специфическую структурность новеллы, вследствие чего архитектоника в ней существеннейший момент ее организации» [Там же: 71]. Анализ понятия новеллы проводится по образцу структуры слова:

…если сама структура в словесном искусстве не мыслится нами в отрыве от смысла (ибо слово есть носитель смысла), то, следовательно, общая структура и общий смысл в новелле должны взаимно обусловливать друг друга [Там же].