Замкнутая структура новеллы состоит из сюжета и формы его изложения. Петровский утверждает, что материал для сюжета – это всегда жизнь, но, в отличие от Шкловского, это жизнь «преобразованная»: «сюжет это образ жизни». Упомянем известное высказывание Шпета: «Образ не на полотне – только „образ“, метафора; поэтические образы – фигуры, тропы, внутренние формы» [Шпет, 2007: 183]. Петровский продолжает: «структура сюжета есть структура сюжетного смысла, замкнутость сюжета есть замкнутость жизни, уже преобразованной в сюжет, в жизни, получившей сюжетный смысл» [Петровский, 1927: 72]. Вместо введенных формалистами «фабулы» и «сюжета» он употребляет понятия «диспозиция» и «композиция[296]
: первая – это последовательность движения сюжета, вторая – последовательность изложения. Петровский, как все гахновцы, черпает свою литературоведческую (и философскую) терминологию в немецком языке (как Vorgeschichte[297] – «сюжетный пролог» и Nachgeschichte – «сюжетный эпилог»). Статья Петровского, таким образом, состоит из двух частей: первая – теоретическая, в которой устанавливаются отличительные черты архитектоники новеллы вообще[298], и вторая – прикладная, в которой автор применяет и испытывает свои предположения практически в отдельных случаях. Материалом для конкретного анализа новеллы у Петровского является не один автор, а классические новеллы Боккаччо, Мопассана и Чехова. Статья производит впечатление скрытого ответа на учение формального метода, как можно вывести из заключения:Основные компоненты этой новеллистической структуры исчислимы, но все разнообразие их комбинаций и художественных функций неисчерпаемо как сама жизнь. Вот почему, говоря о строении новеллы и о единстве ее, как художественного жанра, мы не говорим ни о какой
В итоге можно в качестве показательного примера разных направлений исследования гахновцев и формалистов сопоставить метафорическое определение новеллы у Эйхенбаума и у Петровского:
Эйхенбаум: «Как метательный снаряд, брошенный с аэроплана, она должна стремительно лететь книзу, чтобы со всей силой ударить своим острием в нужную точку» [Эйхенбаум, 1925: 171].
Петровский: «Внимание должно быть захвачено и напряжено, как тетива натянутого лука. Но должна быть рука, которая натягивает тетиву, и должна быть цель, в которую попадает стрела. Только тогда акт напряжения получает свой смысл и оправдание. Рука – рассказчик» [Петровский, 1927: 74].
Обе метафоры хорошо показывают, как оппозиция «внешней формы» и «внутренней формы» приводит к разным подходам и концепциям: художественное произведение для гахновца Петровского – это предмет, летящий по воздуху, но сознательное творение со своими правилами, смыслом и оправданием.
Ars poetica: Сборник статей / Под ред. М. А. Петровского. М., 1927. Вып. I.
Аrs poetica: Сборник статей / Под ред. М. А. Петровского и Б. И. Ярхо. М., 1928. Вып. II: Стих и проза.