Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Впрочем, Россия есть Россия, и самым главным пророкам полагалось быть поэтами. При том что культ Пушкина воспринимался как данность и разделялся режимом, частными святыми-покровителями оппозиционной интеллигенции стали две женщины (Анна Ахматова и Марина Цветаева) и два еврея (Борис Пастернак и Осип Мандельштам). Всем четверым поклонялись как одиноким хранителям истины и знания, замученным – из бессильной зависти – демоническим государством. Их единственным законным преемником, миропомазанным Ахматовой и канонизированным при жизни в качестве божественного гласа воскресшей интеллигенции, был Иосиф Бродский, сын советского морского офицера и внук книгоиздателя из Петербурга и торговца швейными машинками из черты оседлости.

Смерть коммунизма положила конец жизни Годл. Некоторые члены ее поколения, дотянувшие до 1960-х и 1970-х годов, жили в мире своей мечты (в “Доме старых большевиков”) или дожидались его пришествия (в стране “реального социализма”). Другие пришли к заключению, что мечта была химерой. Автором одного из самых влиятельных самиздатовских изобличений сталинизма стал Евгений Гнедин, бывший глава Отдела печати Народного комиссариата иностранных дел и сын Парвуса (Гельфанда), создавшего теорию “перманентной революции” и убедившего немецкое правительство разрешить Ленину проехать в Россию в апреле 1917 года. Автором еще более известных лагерных воспоминаний была Евгения Гинзбург, которая в середине 1930-х годов возглавляла кафедру истории ленинизма Казанского университета и отдел культуры газеты “Красная Татария”. “Инквизитором”, отправившим ее в тюрьму, был Абрам Бейлин, чьи глаза, по словам Гинзбург, “светились приглушенной радостью, которую доставляло ему издевательство над человеком”, и чья “талмудистская изощренность” помогала ему “оттачивать формулировки” фиктивных преступлений. Бейлина тоже арестовали и сослали в Казахстан, где он развозил воду на воловьей повозке. После смерти Сталина ему разрешили вернуться в Москву, где его сторонились старые друзья – революционеры и инквизиторы (прочитавшие к тому времени рукопись Гинзбург)[495].

Одним из старых друзей Бейлина был Самуил Агурский, в свое время главный борец с древнееврейским языком, а на старости лет страстный любитель книг по “древней еврейской истории”. Его жена Буня перед смертью сказала сыну Михаилу: “Как еще хочется пожить… Я бы начала совсем по-другому”. На что Михаил ответил: “Я всегда тебе говорил, что надо жить по-другому”. А когда Надежда Улановская, в прошлом юная революционерка и профессиональная шпионка, в возрасте 70 лет приехала в Израиль, она познакомилась с двумя женщинами, уехавшими в Палестину примерно тогда же, когда она уехала в революционную Россию. Бывая у них в кибуце, и особенно в “нарядной и просторной кибуцной столовой”, Улановская чувствовала “сожаление о том, что жизнь прожита не так, как следовало”, и испытывала “смирение перед сверстницами, которые когда-то пошли иным, чем она, путем”. По словам ее дочери, Надежда понимала, что “и она могла прожить такую же прекрасную и плодотворную жизнь, как эти пожилые кибуцницы”[496].

Все дети Годл были согласны, что она прожила жизнь не так, как следовало, и что они сами выросли не на месте и не вовремя. Михаил Светлов, звонкий певец “свинца со штыком” и “кожаной тужурки”, превратился в широко почитаемого грустного клоуна 1960-х годов, остроты которого записывались в блокноты и передавались из уст в уста (“Что такое вопросительный знак? Состарившийся восклицательный”).

“Комсомолец 1920-х годов” и “безжалостный” коллективизатор Лев Копелев стал одним из самых известных диссидентов 1970-х годов. Такой же путь проделала его жена Раиса Орлова, некогда бесконечно счастливая представительница “первого поколения советских людей”. Их сверстник Михаил Гефтер, “оголтелый” комсомольский инквизитор времен Большого террора, превратился в ведущего морального философа периода перестройки и президента российского центра по изучению Холокоста. Дочь Надежды Улановской Майя провела больше пяти лет (1951–1956) в тюрьмах и лагерях за принадлежность к студенческой организации “Союз борьбы за дело революции”, большинство членов которой и все трое основателей были евреями (детьми Годл). Сын Майи и внук Надежды, родившийся в 1959 году, уговорил обеих эмигрировать в Израиль[497].

Одним из лидеров движения за эмиграцию евреев из Советского Союза был сын Самуила Агурского Михаил (который сказал матери, что она прожила жизнь неправильно). Среди его друзей-активистов был Давид Азбель, чей дядя, Р. Вайнштейн, соперничал с Самуилом Агурским за право руководить Евсекцией. А среди тех, кто в конце 1950-х познакомил Михаила с современным западным искусством и московской богемой, был первый советский абстракционист Владимир Слепян. Отец Слепяна был, согласно Агурскому, выходцем из черты оседлости и начальником НКВД Смоленской области[498].