Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Во время Шестидневной войны и некоторое время после нее многие на постколониальном Западе получали удовольствие от косвенного отождествления со страной одновременно европейской и аполлонийской, маленькой, но победоносной, добродетельно демократичной и при этом юной, дерзкой, загорелой, решительной, нерушимо единой и лишенной сомнений. Однако главной причиной выдачи Израилю лицензии на демонстративное неповиновение меняющемуся миру является возникшая в 1970-е годы культура Холокоста. После войны Судного дня 1973 года и особенно во время премьерства Менахема Бегина 1977–1983 годов Холокост стал центральным эпизодом еврейской и мировой истории и трансцендентным понятием, обозначающим ни с чем не сравнимое и непредставимое событие. Оказалось, что смысл существования Израиля заключается не столько в отречении от образа жизни Тевье, сколько в мести за его смерть; “не столько в отрицании диаспоры, сколько в ее возрождении в другой форме” (как выразился Дэвид Бил). Из символа избавления от гетто Израиль превратился в его зеркальное отражение – осажденный лагерь (Масада). Плод революции сионистки Хавы стал памятником мученичеству смиренной Цейтл[522].

Одна из причин широкого распространения нового образа Израиля коренится в степени силы и влиятельности американских евреев, чей статус как евреев и американцев зависит от избранности Израиля и сакральности холокоста. Другая состоит в традиционной антипатии Запада к исламу. Но самая важная причина заключается в самой природе еврейского геноцида – вернее, в особенностях идеологии и практики нацизма. Назвав евреев источником всего несовершенного и неправедного, нацисты сформулировали простое решение проблемы зла в современном мире. Век человека получил легко узнаваемого дьявола в человеческом обличье; век национализма добился идеальной симметрии полностью этнизированного Ада (в дополнение к этнизированным Чистилищу и Раю), а век науки обрел ясную цель, став основным орудием расового апокалипсиса. Нацисты проиграли войну (своему мессианскому близнецу и могильщику), но выиграли битву концепций. Их программа была отвергнута, но их культ этничности и одержимость демонологией стали законом. Самым существенным следствием Второй мировой войны было рождение нового нравственного абсолюта: нацизм как символ универсального зла.

Став олицетворением Сатаны в космогонии, которую они помогли создать, нацисты наделили смыслом мир, который надеялись уничтожить. Впервые с начала постхристианской эпохи западный мир обрел трансцендентный абсолют. Бог умер, но принцы тьмы – в их особых черных мундирах – всем известны и у всех на виду. Они смертны, как требует век человека, этнически однородны, как предписывает век национализма (не в том смысле, что все немцы – “добровольные палачи”, а в том, что преступления нацистов этничны по определению и что немцы, как нация, несут ответственность за эти преступления), и столь методично академичны в своей жестокости, что век науки стал соучастником тотального насилия. Превращение главных объектов нацистского насилия в универсальную мировую жертву было делом времени. Из народа, избранного Богом, евреи превратились в народ, избранный нацистами, а став народом, избранным нацистами, они превратились в избранный народ западного мира. Холокост стал мерой всех преступлений, а антисемитизм стал единственной непростительной формой этнической нетерпимости (ни одна другая разновидность национальной враждебности, сколь бы хронической и кровавой она ни была, не обозначается особым термином, если не считать слова “расизм”, аналогичного “антисемитизму”, но лишенного племенной специфики).