Эрагон.Брисингр

- Однако мы не должны сделать ничего такого, что разожгло бы войну кланов. Не сейчас. Если сила и должна использоваться, это должен решить Гримстборитх Орик, когда и где мы обнажим свои мечи, вы согласны?

- Я подумаю над тем, что ты сказал, Губитель Шейдов, - ответила Глумра, - Орик, он… - независимо от того, что она собиралась сказать, это не покинуло пределов ее рта. Ее толстые веки опустились, и она осела вперед на мгновение, прижимая свою искалеченную руку к животу. Когда приступ прошел, она выпрямилась и прижала тыльную сторону руки к своей противоположной щеке и закачалась из стороны в сторону, причитая:

- О, мой сын… мой прекрасный сын.

Встав, она обошла, пошатываясь, вокруг стола, направляясь к небольшой коллекции мечей и топоров, развешенных на стене позади Эрагона, рядом с альковом, прикрытым занавесом красного шелка. Испугавшись, что она собралась нанести себе очередное ранение, Эрагон прыгнул ей в ноги, в спешке опрокинув стул из дуба. Он достиг ее, а затем увидел, что она идет к занавешенному алькову, а не к оружию, и он отдернул свою руку назад прежде, чем нанес ей обиду.

Латунные кольца, пришитые по верху шелковой драпировки, загремели друг обо друга, когда Глумра откинула ткань, открывая глубокую, затененную полку, с вырезанными на ней рунами и образами таких фантастических элементов, что Эрагон подумал, что мог бы вполне любоваться ими в течение многих часов и все же не осознать их во всех полноте. На нижней полке покоились статуи шести главных богов гномов, так же как и девяти других сущностей, с которыми Эрагон не был знаком, все вырезанные с подчеркнуто характерными чертами и позами, чтобы лучше передать темперамент изображенных.

Глумра достала из своего корсажа амулет из золота и серебра, который она поцеловала, а затем, удерживая его напротив ложбинки на шее, встала на колени перед альковом. Ее голос нарастал и ослабевал в странных узорах гномьей музыки, она начала проникновенно петь панихиду на своем родном языке. Мелодия вызвала слезы в глазах Эрагона. В течение нескольких минут пела Глумра, а затем она затихла и продолжила пристально глядеть на статуэтки, и под этим пристальным взором, черты ее убитого горем лица смягчались, и там, где прежде Эрагон чувствовал только гнев, горе и безнадежность, ее самообладание приняло облик спокойного смирения, миролюбивости и величественного превосходства. Мягкое сияние, казалось, исходило от нее. Столь всеобъемлющее было превращение Глумры, что Эрагон едва узнал ее.

Она сказала:

- Нынче вечером Квистор будет трапезничать в чертогах Морготала. Я это знаю.

Она вновь поцеловала свой амулет.

- Хотелось бы мне разделить с ним трапезу, наряду с моим мужем, Бауденом, но еще не пришло мне время спать в катакомбах Тронжхайма, а Морготал отказывает в доступе в его чертоги тем, кто ускоряет свое прибытие. Но в свое время, наша семья воссоединится, включая всех наших предков с тех времен, когда Гунтера создал мир из тьмы. Я это знаю.

Эрагон встал на колени рядом с нею, и хриплым голосом спросил:

- Откуда вы знаете это?

- Я знаю, потому что это так.

Медленно и почтительно, Глумра коснулась точеных ног каждого из богов кончиками своих пальцев.

- Как же может быть иначе? Поскольку мир не мог создать себя сам, как не могут создать себя сами меч или шлем, и поскольку единственными существами, способными придать земле и небесам их форму являются обладающие божественной мощью, то именно у богов мы должны искать такие ответы. Им я доверяю обеспечивать справедливость нашего мира, и своим доверием я освобождаю себя от оков моей плоти.

Она говорила с такой убежденностью, что Эрагон почувствовал внезапное желание разделить ее веру. Он стремился отбросить свои сомнения и страхи и понять, что, хотя мир может время от времени казаться ужасным, жизнь – не простой беспорядок. Он желал знать наверняка, что, кем бы он ни был, его существование не прекратится, если меч отрубит ему голову, и что однажды он снова встретится с Бромом, Гэрроу, и всеми остальными, о ком он заботился и кого потерял. Отчаянная и острая тоска по надежде и уюту наполнила его, смутила его, бросила его в неустойчивости лицом к лицу с землей.

И все же.