Эразм Роттердамский Стихотворения. Иоанн Секунд Поцелуи

Так как в едином, во мне, все блага, что есть на Олимпе
Или на тверди есть земной,
Смертные, что за безумье, скажите, вас охватило,
Что всюду их разыскивать
Предпочитаете вы, чем добиться в источнике вашем,
Столь щедром и доступнейшем?
Пусть вам и любо в суетном и жалком смятении гнаться
За благ тенями ложными,
Много ль стремится ко мне, кто создатель и щедрый податель
10 Действительного счастия?
Многих влечет красота; нет прекрасней меня, но красою
Никто не страждет этою.
Многие чтут родословья и древние роды, меня же
Что есть высокороднее,
Если родитель мой — бог, сам я бог и явился, родившись
На свет от девы — матери?
Так почему же со мной и один, и другой не стремятся
Родства связаться узами?
Я — тот великий властитель, единый и неба и суши,
20 И мне служить зазорно ли?
Я и богат, и готов дать просящему щедро и много;
Люблю просящих, — просьб же нет.
Мудр я и мудростью отчей зовусь, — ни единый из смертных
Ко мне не обращается.
Сам я и блеск и краса отца небесного, — мне же
Никто не изумляется.
Крепок я также и другу я друг настоящий, охотно
Себя и достояние
С чистой душой отдаю мне любезным, — никто не желает
30 Снискать подобной милости.
Я — единственный путь, по которому шествуют к звездам, —
Но так нечасты путники.
Что ж, наконец, мне поверить народ сомневается темный,
Хотя я — вечно истина?
Что ж обещаньям моим ты поверить упорствуешь глупо,
Хоть нет их достовернее?
Хоть я единственный жизни зиждитель и самая жизнь я,
Что презираем смертными?
Я — это свет, что ж ко мне обращают немногие взоры?
40 Я — вождь; что, тяжко следовать?
Праведной жизни одно я вернейшее правило, — что же
Иного ищут правила?
Я — это радость одна, настоящая радость без горя, —
Что ж презрен я, отвергнутый?
Мир я единый души, — что ко мне не несете, больные,
Забот, сердца снедающих?
Если и страшные львы не забудут о благодеянье,
И зверь добру воздаст добром,
Лютые змеи, и те научились воздать по заслуге,
50 Когда и пес свой помнит долг,[305]
Если любят орлы, если любящих любят дельфины, —
Почто зверей свирепее,
Ты, человек, так не любишь меня, для кого я все сделал,
Кого я создал, собственной
Кровию оборонил, отобрав добровольно у смерти,
Своей же жизни в пагубу?
Если хозяина бык признает, если глупый осленок
Кормильца знает подлинно,
Неблагодарный, лишь ты меня признавать не желаешь
60 Своим творцом, спасителем?
Я — один для тебя всевозможного блага вершина, —
Что без меня все алчешь ты?
Рвешься куда ты средь стольких потерь, и мечась бесцельно,
В неистовом безволии?
Я — милосерден, готов сострадать, — что ж, бедняга, боишься
Сокрыться в сем убежище?
Я — справедлив и неправды я неумолимый каратель,
Что ж ошибиться страха нет?
Тело и душу своей посылаю я волею в тартар, —
70 Но никому не страшен я.
Так, если кто из людей, убежав от меня беззаботно,
Придет к своей погибели, —
Значит, ничто не прошло; на меня не вали свои вины:
Ты сам создатель бед своих.
Что же еще остается, коль ты и не тронута вовсе
К тебе любовью жаркою,
О, дважды каменна, грудь, и вовеки тебя не смягчает
Такая кротость щедрая,
Если надежда, и та, на великие, верные блага
10 Не будит, привлекаючи,
Если не может сдержать даже страх пред геенной подземной
И стыд не пробуждается,
Если жестокости больше, бесчувствия больше приносят
Такие все достоинства,
Что и свирепых зверей, и булат умягчают, и скалы,
Смирив их твердость стойкую, —
Что благочестию делать, какими искусствами вырвать
Сердца, что смерти преданы?
Глупо спасать нехотящих, а также с отцом, я считаю,
Мне запрещает равенство.