Эрик Сати

Некоторые музыковеды предполагали, что в 1890-е годы Сати экспериментировал с греческими музыкальными ладами, и приводят в качестве доказательства нотный набросок в одном из блокнотов композитора, где при желании можно увидеть греческую хроматическую гамму. Если считать, что эта гамма была действительно плодом исследований, а не независимым изобретением, то источник несложно представить: регулярно посещая Национальную библиотеку, Сати вполне мог перерисовать нотный пример из вышедшей в 1875 году в Париже книги Франсуа Огюста Геварта «История и теория музыки античности»[65]. Вне зависимости от того, где Сати взял (или сам придумал) эту псевдогреческую гамму, именно она, положенная в основу многих сочинений Сати этого периода, позволила считать композитора «смотрящим в прошлое» модернистом в духе Пюви де Шаванна.

Хотя Русиньоль со товарищи и считали Сати своим «греческим музыкантом», никто из них не использовал эту аллюзию в изображении композитора. Наоборот, их рисунки и картины запечатлели повседневную жизнь Сати – дома и в кабаре. На картине Русиньоля, написанной в 1890 году, Сати сидит в углу своей комнатушки на улице Корто; на нем темные брюки и пиджак, на носу пенсне с черной ленточкой; композитор смотрит в сторону камина. Комната скромная и чистая, кровать аккуратно убрана, книги сложены на каминной полке – а связь Сати с изобразительным искусством подчеркнута коллекцией афиш и рисунков на стенах. Рамон Касас в 1891 году запечатлел Сати в полном блеске богемного образа на фоне ресторана Moulin de la Galette. Рисунок Русиньоля того же года: Сати играет на фисгармонии в кабаре Le Chat Noir, в цилиндре, с сигаретой во рту (см. с. 37). Если рассматривать все эти портреты вместе, то складывается двойственный образ: отрешенный и созерцательный с одной стороны, публичный и перформативный – с другой.

Несмотря на тесную дружбу с каталонскими художниками, Сати принял участие только в одном совместном художественном проекте: для рождественского представления театра теней Утрилло в 1891 году в кабаре Auberge du Clou он сочинил песенку Noël («Рождество») на слова популярного шансонье Венсана Испа, написавшего, помимо прочего, стихи для «Спящей красавицы» Дебюсси[66]. От этого сочинения (Noël) не осталось и следов, но в этом же 1891 году появилась пьеса, знаменующая новый сдвиг в жизни и карьере Эрика Сати, – короткое, но насыщенное знакомство с орденом розенкрейцеров Жозефена Пеладана.

Карлос Швабе, афиша Салона Розы и Креста, 1892

Пеладан (1858–1918) на заре своей карьеры выступал как художественный критик, но летом 1882 года начал работу над пространным мистико-эротическим романом «Закат латинского мира», в результате состоящим из двадцати шести томов, которые Пеладан писал в течение почти четверти века. На начальном этапе этого проекта, в конце 1887 года, Жозефен Пеладан и поэт Станислас де Гуайта основали каббалистический орден Розы и Креста – современную версию тайного общества, корни которого уходили в средневековую Германию. Руководил орденом «правящий совет», который собирался в обеденной зале Auberge du Clou. Как вскоре стало ясно, орден прежде всего был мощным средством саморекламы Пеладана. К 1890 году он уже провозгласил себя Саром (Сар – предположительный титул вавилонских владык) и был широко известной в Париже личностью. На публике Сар обычно появлялся в облачении священника, шляпе из стриженого меха, с нечесаной бородой и длинными волосами.

В мае 1891 года Пеладан разрывает отношения с Гуайтой и основывает собственное ответвление культа – орден Розы и Креста и эстетов Башни Грааля, включавший в себя художественное общество Эстетических розенкрейцеров, – созданное, чтобы соревноваться с официальным Салоном в Париже[67]. Пеладан объявил о создании ордена в своей рецензии на официальный Салон в мае 1891 года, обращаясь к самому себе в насмешливо-благочестивом тоне «блистательный». Утверждая, что он намеревается «вдохнуть в современное искусство, и прежде всего, в эстетику, теократическую сущность», Пеладан обещал «разрушить само понятие “легкости исполнения”, истребить технический дилетантизм, подчинить ремесло Искусству, то есть вернуться к традиции, которая рассматривает Идеал как единственную цель архитектурного, изобразительного или пластического усилия»[68].