Эрик Сати

Внезапно Сати, проработавший почти двадцать лет в сравнительной безвестности, попал в публичное пространство. В марте 1911 года вышла хвалебная рецензия на концерт, написанная Мишелем Кальвокоресси, где критик называл Сати важным предшественником Дебюсси и Равеля, а на концерте Музыкального кружка 25 марта Дебюсси дирижировал собственными оркестровыми версиями двух «Гимнопедий» Сати. Сати очень понравилось исполнение, и в письме к Конраду композитор доложил о «большом успехе» перед «шикарной публикой»[121]. Внимание к Сати не ослабевало в течение года, статьи о творчестве композитора появились во многих изданиях. В мартовском номере нового издания Revue musicale S.I.M. (музыкальный журнал Международного музыкального общества) Сати посвятили большой разворот, где была напечатана рецензия критика Жюля Экоршевиля, портрет Сати работы Антуана де Ларошфуко, а также ноты некоторых произведений. В апреле Кальвокоресси публикует еще одну статью о Сати в журнале Musica, а в декабре, в статье «Истоки современного музыкального языка», напечатанной в лондонском журнале Musical Times, он включил Сати в группу передовых композиторов наряду с Шопеном и Дебюсси[122].

В это же самое время были впервые напечатаны и некоторые сочинения Сати: только в одном 1911 году Руар-Лероль издал «Сарабанды», «Три отрывка в форме груши» и «В лошадиной шкуре». Публичность Сати возросла, когда он начал писать статьи для Revue musicale S.I.M. (его первое литературное произведение, знаменитые «Воспоминания склеротика», появилось в 1912 году), и к концу года группа молодых композиторов и критиков настолько была вдохновлена примером Сати, что предложила именовать его Принцем музыкантов. Сначала Сати возражал против такой чести – «эти придурки – полные невежды» – затем подумал дважды и согласился, говоря, что «музыке нужен Принц» и что «пусть у нее будет Принц, с Божьей волей»[123].

Взрыв сочинительской активности в период между 1912-м и 1916-м подтверждает тот творческий стимул, которым явилось публичное признание. В эти плодотворные годы Сати полностью занят идеей интеграции «высокой» и «низкой» музыки, впервые проявившейся в «Трех отрывках в форме груши». Он сочиняет фортепианные произведения, которые сейчас принято называть юмористическими фортепианными циклами. В 1912 году Сати создает «Дряблые прелюдии (для собаки)» и «Настоящие дряблые прелюдии (для собаки)», в 1913 году он пишет еще шесть циклов: «Автоматические описания», «Засушенные эмбрионы», «Наброски и подтрунивания толстого деревянного человека», «Главы, которые вертят во все стороны», «Старые цехины и старые кирасы» – и три сюиты пьес под общим названием «Детские пьесы». В 1914 году – еще три новых сочинения: «Часы столетий и мгновений», «Три благородных противно-жеманных вальса» и альбом «Спорт и развлечения», а в 1915 году Сати сочинил последний из этих юмористических циклов – «Предпоследние мысли».

Эти «юмористические сюиты» часто считаются чем-то незначительным в творчестве Сати, однако на самом деле это абсолютно новаторские работы, которые заново создают параметры фортепианных пьес и отражают продолжающийся диалог средневековых и популярных элементов, эзотерических и повседневных музыкальных стилей. Также в этих пьесах можно увидеть все возрастающий интерес Сати к изобразительному искусству. Сати утверждал, что «музыкальная эволюция всегда на сто лет позади эволюции живописи», и дружил со многими художниками (включая каталонцев), когда жил на Монмартре; начиная где-то с 1911 года его рукописи очевидно отражают знакомство с последними веяниями в современном изобразительном искусстве, особенно это касается графического дизайна[124]. Сати сам был неплохим рисовальщиком, и его многочисленные блокноты и записные книжки, визитные карточки пестрели рисунками воображаемых готических замков и городов, кораблей и футуристических аэропланов[125]. А каллиграфия вообще была его особым предметом преклонения: письма, записки и даже маргиналии аккуратно написаны четким, красивым и необычным почерком. Как вспоминал друг Сати Жан Вьенер, не имело значения, что писал Сати в данный момент, он был одержим «абсолютным совершенством» и мог потратить «двадцать минут, чтобы написать открытку из шести строк»[126].