Эркюль Пуаро

– Эта jeune fille – я питаю к ней нежность. А как она любит своего молодого человека. Это будет замечательная пара. В ней есть твердость, которой ему недостает; его матушка ее любит. Все очень хорошо подобралось.

– Об этом браке, можно сказать, позаботились небеса и Эркюль Пуаро. Мне остается только отказаться от возбуждения уголовного дела.

– Но, mon ami, я же сказал, что это были только мои предположения.

Рейс расцвел улыбкой.

– Я не в претензии, – сказал он. – Не полицейский же я, прости господи! Этот юный балбес, надеюсь, уже не собьется с пути. Девушка ему досталась правильная. А не нравится мне, как вы обращаетесь со мной. Я терпеливый человек, но всему есть предел. Знаете вы, кто совершил эти три убийства на пароходе? Или не знаете?

– Знаю.

– Зачем тогда ходить вокруг да около?

– Вы думаете, мне нравится размениваться на мелочи? Это вас беспокоит? Но это все не мелочи. Однажды я работал в археологической экспедиции – и вот чему я там выучился. Во время раскопок, когда из грунта извлекают какой-то предмет, его тщательно расчищают, удаляют землю, тут и там подскабливают ножом, чтобы находка предстала в своем истинном виде и ее можно было зарисовать и сфотографировать без привходящих обстоятельств. Именно этим я и занимался – удалял привходящие обстоятельства, дабы мы могли увидеть истину – нагую, неотразимую истину.

– Прекрасно, – сказал Рейс. – Представьте же нам эту нагую, неотразимую истину. Пеннингтон не убивал. Молодой Аллертон тоже. Вероятно, не убивал и Флитвуд. Скажите ради интереса, кто это сделал.

– Мой друг, я как раз собираюсь сказать.

В дверь постучали. Рейс глухо чертыхнулся. Вошли доктор Бесснер и Корнелия. У девушки был расстроенный вид.

– Ах, полковник Рейс! – воскликнула она. – Мисс Бауэрс только что рассказала мне о кузине Мари. Для меня это такой удар! Она сказала, что не может больше нести ответственность одна и что я – как член семьи – тоже должна знать. Сначала я не могла этому поверить, но доктор Бесснер такой замечательный умница...

– Ну-ну, – заскромничал доктор.

– Он так хорошо все объяснил, и что эти несчастные не могут удержаться. У него в клинике были клептоманы. Он говорит, что часто это происходит из-за глубоко укоренившегося невроза.

Корнелия с благоговением выговаривала эти слова.

– Болезнь коренится глубоко в подсознании; иногда это сущая мелочь, случившаяся в раннем детстве. Он вылечивал их тем, что заставлял вспоминать – и припоминать, какая это была мелочь.

Корнелия перевела дух и погнала дальше:

– Меня страшно беспокоит, что это все может выйти наружу. Ужасно подумать, если это дойдет до Нью-Йорка. Это же попадет во все газеты, мы же все сгорим от стыда – кузина Мари, мама.

Рейс вздохнул.

– Не тревожьтесь, – сказал он. – На этом будет гриф «совершенно секретно».

– Простите, полковник Рейс?

– Я хочу сказать, что только убийству будет дана огласка.

– Ой, – Корнелия всплеснула руками, – как хорошо! Я совершенно извелась.

– У вас слишком доброе сердце, – сказал Бесснер и покровительственно похлопал ее по плечу. Рейсу и Пуаро он объяснил: – У нее очень впечатлительная и гармоничная природа.

– Ой, что вы! Вы очень добры.

– Не видели больше мистера Фергюсона? – тихо спросил Пуаро.

Корнелия залилась краской.

– Нет, зато кузина Мари говорит о нем постоянно.

– Похоже, молодой человек благородного происхождения, – сказал доктор Бесснер. – По его внешности, признаюсь, этого нельзя сказать. Он ужасно одет и совсем не похож на воспитанного человека.

– А вы что скажете, мадемуазель?

– По-моему, он просто сумасшедший, – сказала Корнелия.

Пуаро повернулся к доктору:

– Как ваш пациент?

– Ach, он замечательно держится. Я только что успокоил эту крошку, фройляйн де Бельфор. Поверите ли, она была в отчаянии только из-за того, что у человека подскочила днем температура! Но это же естественно! Поразительно, что у него нет жара. Он похож на наших крестьян. У него великолепный организм – воловье здоровье. Вол легко переносит глубокую рану – я сам видел. Таков же мистер Дойл. У него ровный пульс, температура чуть выше нормальной. Я сумел развеять страхи этой малышки. Все-таки забавно, nicht wahr?[132] Сейчас она стреляет, а через минуту бьется в истерике оттого, что ему нездоровится.

– Она его страшно любит, – сказала Корнелия.

– Ach! Но где тут здравый смысл? Если бы вы любили человека, стали бы вы в него стрелять? Не стали бы, вы здравомыслящая девушка.

– Я вообще не люблю, когда стреляют, – сказала Корнелия.

– Естественно, не любите. В вас очень сильно женское начало.

Рейс прекратил это беззастенчивое славословие.

– Раз он в форме, я, пожалуй, пойду к нему и продолжу давешний разговор. Он начал рассказывать про телеграмму.

Доктор Бесснер заколыхался от смеха.

– Да, это очень смешно. Он рассказывал мне. Вся телеграмма была про овощи: картофель, артишоки, лук... Что с вами?

Поперхнувшись сдавленным криком, Рейс дернулся со стула.

– Боже мой! – сказал он. – Вот вам: Рикетти!

Все трое глядели на него непонимающими глазами.