Ермак

«Жив казачий дух! Непреклонен русский человек! — подумал атаман. — Отдыхайте, набирайтесь сил, браты. Скоро на Искер, нет нам ходу назад!» Он ускорил шаг и подошел к ватаге у костра.

Высокий старик с длинными седыми усами, здоровый, обветренный, спросил Ермака:

— А куда, батько, поведешь нас дале?

— А ты чего хочешь, казаче? — тепло улыбаясь, спросил Ермак.

Не сразу ответил старый рубака. Подумал, прикинул и оказал:

— Страшная хворость — тоска по родине, но сильный человек всегда поборет ее думкой о счастье всей отчизны. Забрались мы, батько, далеко-предалеко в сибирскую сторонушку. Кровью ее оросили, и стала она родной. Тут нивам колыхаться, стадам пастись, русской песне — приволье. Веди нас, Ермак Тимофеевич, на Искер, в курень самого хана Кучума! С высоких яров Искера виднее все станет!

— Верно сказал, казак! — подхватили товарищи. — По горячему следу гони зверя!

Ермак в раздумье взял из рук Ильина дубину — добрый дубовый корень, окованный железом.

— Эх, и дубинушка, добра и увесиста, била по купцу и боярину, а ныне по хану-татарину! Так о чем вы, молодцы?

— А о том, что не тужи, батько, добудем курень Кучума! — ответил Кольцо, и лицо его, озаренное отсветом костра, показалось совсем молодым.

— Верю вам, браты, — тихо отозвался атаман.

Ночная мгла укрыла все, и лишь звезды мерцали над темной землей. Казаки стали ужинать под осенним холодным небом.

2

До Искера — ханской столицы — осталось шестнадцать верст. Отдохнувшие казаки в боевых порядках двинулись восточным берегом Иртыша по следам Кучума. Остерегаясь татарского коварства, Ермак оградился от внезапного нападения дозорами, но ничто не нарушало больше покоя сибирской земли. Над бурыми иртышскими ярами простиралась невозмутимая тишина. На лесных тропах и дорогах не встречались теперь ни воинственные всадники, высматривающие казаков, ни пешие татары. После полудня как-то сразу поредел лес, смолк шум лиственниц, и вдруг, словно по волшебству, распахнулся простор и вдали, на высокой сопке, как призрачное видение, в сиреневой дымке встало грозное татарское городище. Казаки притихли, замедлили шаг. Ермак властным движением вскинул руку:

— Вот он — ханский курень, сердце Кучумово! Браты мои, не дадим ворогу опомниться, воспрянуть силой. Понатужимся и выбьем хана с насиженного гнездовья!

— Веди, батька! Пора на теплое зимовье! За нас не тревожься, не выдадим, чести казачьей не посрамим! — ободренно загомонило войско, вглядываясь в синие сопки.

Извиваясь змеей, дорога поднималась в гору. С каждым шагом все круче становилась черная сопка с высоким зубчатым тыном и островерхими крышами сторожевых башен. В зловещем безмолвии вставала вражья крепость, низкие тучи лениво проплывали над нею, да кружилась стая воронья, наводя уныние на душу.

— Дозволь, батька, с ходу ударить! — предложил Кольцо. Ермак не отозвался, быстрым зорким взглядом обежал дружину. Поредело воинство; но еще были в нем сильные, смелые рубаки и беззаветные товарищи. Оборванные, с взлохмаченными бородами, исцарапанные, с засохшей кровью на лицах, в семи водах мытые, ветрами обвеянные, в боях опаленные, — казаки имели суровый, закаленный вид и в самом деле были сильным воинством. Но утомились они до крайности.

— Нет! — ответил Ермак. — Выведаем и тогда на слом пойдем!

В сумерки казаки подошли к городищу. По скату, как бестолковая овечья отара, лепились в беспорядке глинобитные лачуги… К Ермаку привели пленного татарина.

— Что за становище? — спросил атаман.

— Я был тут, возил ясак, — готовно отозвался пленник. — Алемасово! Тут жил шорник, сапожник, кузнец, гончар, много-много мастер. Теперь пуста…

— Куда схоронились мастера?

— Не знаю. Давно Искер не ходил, — растерянно пояснил татарин.

Алемасово было безлюдно, пусто. Походило на то, что люди укрылись за тыном крепости. Казачья дружина вступила в брошенную слободу. На площадке длинный караван-сарай, сложенный из сырца-кирпича. На шесте, высоко, сверкает серп полумесяца. Все было так, как в былые годы в Астрахани. Кругом теснились лачуги, кузницы, но жизнь ушла из них. Не звучало железо на наковальнях, не было и товаров в караван-сарае. Все обветшало, выглядело убого.

За Алемасовом круто поднимался высокий вал, за ним — второй, третий. На краю ската — высокий палисад из смолистых лесин. Из-за него, укрываясь, можно метать во врага стрелы и камни, обливать горячим варом. Но безмолвна и мрачна грозная крепость. Ни огонька, ни человеческого голоса, ни лая псов.

Ермак до утра не решился напасть на Искер, — пусть отдохнут и обогреются воины. Под звездным небом запылали костры. На дорогах к городку стали дозоры.