Ермак

Он вышел из шатра под холодное осеннее солнце. И, несмотря на то, что его охватил пронзительный ветер и над ним нависло серое, скучное небо, бодро зашагал по Искеру. По-хозяйски осмотрел тыны, вал, взобрался на дозорную башню и, оглядывая кучумовское городище, только сейчас понял, какую смертельную рану нанес он хану под Чувашским мысом. Не встать, не подняться больше татарскому воинству!

Внизу неприветливо рокотал Иртыш, шумели высокие кедры, над простором лихой ветер гнал вереницу туч, а в душе Ермака была твердая уверенность. Хотелось ему крикнуть, да так громко, чтобы услышали за Каменным Поясом, чтобы дознались все русские сермяжники:

— Эй, Русь, сметливые и бесстрашные люди, жалуй сюда, на землю, на честный и мирный труд!

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

На другой день на площади Искера, напротив большого Кучумова шатра, казаки рубили избу из звонкого леса. Гулко стучали топоры, оглашая притихший городок. Пахло смолистой сосной. Савва расхаживал среди строителей и присматривался к работе;

— Любо-дорого! Были казаки, а ноне костромские плотники!

— Скажи-ка, ровно в бадью с водой поглядел и угадал. Костромские мы, беглые. Топор для нас первое дело! Топором рубить, — не псалмы петь. Ведомо тебе, — плотник стукать охотник. Клин тесать — мастерство казать, — забалагурил костромич.

— Верно, — согласился поп. — Но то разумей, — без псалма и обедни нема. Всё бог да бог. Кабы бог не дал топора, так тебе топиться пора!

— Топор — кормилец! — ласково отозвался плотник. — С топором весь свет пройдешь.

— И опять верно! — поддакнул Савва. — И башки вражьи крушить, и дом рубить, — всему топор голова. А ну-ка, дай потешу душеньку! — поп подоткнул под кушак рясу, взял топор и принялся тесать лесину.

Рубил Савва ладно — ровно и споро. Плотники удивились:

— Ровно и век мастером был!

— И, милый, — весело отозвался казачий поп. — Русский человек и швец, и жнец, и в жалейку игрец. Вот будет изба соснова, а там, глядишь, и тело здорово!

Молодой плотник улыбнулся про себя и вдруг выпалил:

— Будет дом, будет печка, а там и щи горячие, да бабу сюда. Эх, и заживем тогда, любо-дорого!

Весело переговариваясь, мастера рубили первую русскую избу в Сибири.

Из переулка, озираясь, вышли два старых татарина в рваных халатах. Жалкие, сутулые, униженно кланяясь, они боязливо подходили к плотникам. Завидя идущего Ермака, оба разом упали на колени:

— Бачка, бачка, милосердствуй…

— Вставай, хозяева! — доброжелательно сказал Ермак и поднял старика за плечи. Второй нерешительно сам встал. — Чего в землю брадами уткнулись: я не бог и не царь. Садись, соседями будем, — пригласил он стариков, указывая на бревно. — Гляди, как Русь строится. Тепла и простора будет много. Добрая изба ставится!

Татары испуганно переглянулись. Рассматривая вчерашних врагов, Ермак ободряюще сказал им:

— Ну, что приуныли? Живи и работай, ни-ни, перстом не тронем! Кто ты? — спросил он татарина.

— Мой шорник, а этот — гончар, — указал на соседа татарин.

— Вот видишь, какие потребные люди, — обрадовался атаман. — Шорник — полковник, а гончар — князь. С ремеслом везде добро. А кузнецы есть?

— Есть, есть, — закивали старики головами, — есть кузнец, есть кожевник, все есть.

— Куда как хорошо! Зови всех. Живи и работай, — повторил Ермак, — а мы вас избы рубить научим. Любо жить в такой избе!

Татары подняли головы и внимательно, молчаливо рассматривали Ермака. Широкоплечий, осанистый и прямодушный, он понравился им.

— Пойдите и скажите всем, пусть вернутся и трудятся, — продолжал Ермак. — И шорники, и седельники, и оружейники нам потребны. Всех трудяг сзывайте!

— Будет это, бачка, будет! — охотно пообещали старики, прижали руки к сердцу и низко поклонились.

Они сдержали слово. На холодной мглистой заре Ермак вышел из войсковой избы и поднялся на вышку.

— Гляди, батько, — указал дозорный казак. — В Алемасове огоньки мерцают, и чуешь звон?

Из предместья доносился перезвон железа. Знакомое и всегда веселое мастерство кузнецов потянуло атамана. Он не удержался и заторопился в Алемасово. Густой сумрак наполнял кривые улочки, но в них уже просыпалась жизнь. В оконцах светились огоньки, слышался сдержанный татарский говор. Вот и кузница! В распахнутые настежь двери виден раскаленный горн. В багровом отсвете его два чумазых татарина усердно куют железное поделье. Из-под молота сыплются золотые искры. Ермак перешагнул порог.

— Здорово, хозяева! — крепким голосом вымолвил он, и внимательный взор его быстро обежал кузницу, — Что куешь, мастер? — обратился атаман к старшему.

Татары учтиво поклонились:

— Селям алейкюм… Проходи, гляди, бачка, подковы для твоих коней ковать будем…

Ермак взял из рук кузнеца согнутый брусок. Теплая тяжесть приятно давила на ладонь. Было что-то деловитое в этой теплоте, говорившей о мирном труде.

— Баское железо, — похвалил Ермак. — А еще что мастерить можешь?

— Всё, бачка, делает наша рука, — улыбнулся пожилой татарин. — Нужна, бачка, пика, меч, топор, — все наша делает.

— Коли так, золотые твои руки, мастер. А лемех к сохе ладить умеешь?

Кузнец недоумевающе посмотрел на Ермака:

— Не знаю, что это?