Ермак

Маленький остяк поднял вверх руки и ответил:

— Мой с Немнянки-реки. Конязь Бояр…

Глаза казака округлились, он тихим голосом оповестил казаков:

— Браты, князь с Демьянки-речки пожаловал. Как батька решит?

Ермак выслушал казака, повеселел, приосанился. Между тем Ильин спрашивал прибывшего:

— Эгей, князь, с какой вестью прибыл?

Остяк расхрабрился, маленькие глазки его оживились:

— Поклонных соболей русскому батырю привез. Пускай!

Одни за другими подъезжали нарты, груженные кладью. Князек Бояр, с редкими моржовыми усами, улыбаясь, оглядывал десятки нарт, скопившихся у ворот, перекликался со своими и терпеливо ждал. Остяки в теплых кухлянках топтались подле оленей. Их бронзовые обветренные лица лоснились на скупом октябрьском солнце.

Ермак раздумывал над тем, как принять гостей. Он хорошо понимал, что от первой встречи зависело многое — и слава казачья, и отношение северных народов к Руси, и дружба с ними. Атаман решил обставить прием торжественно. Он выслал за ворота Иванко Кольцо, а сам пошел обряжаться.

Остяцкий князь Бояр был очень терпелив. Кучум-хан чванился много, не желал глаз поднять на него. Князец ползал у его горнего места, — хан не раз пинал его ногой и ругал, крепко ругал. И хотя плохо видел Кучум, но глаза его были жадными. Всего ему не хватало. Привези много соболей и черно-бурых лисиц — хану никогда не угодишь: всегда он хотел больше! Что скажет русский князь Бояру, думал остяк. Он готов добавить ясак, но будет просить не трогать его народ, не отбирать олешков. По унылому виду своих людишек угадывал князец их смутную тревогу. Пуще всего они боялись, что новый повелитель сибирцев потребует перейти в их веру. Он плохо знает, как мстителен бог Рача. А гневный, он нашлет на оленьи стада мор. Ой, худо тогда будет, худо!..

В ту пору, когда князец и его народец ждали беды, ворота со скрипом отворились и на знакомой кривой улице ударили литавры и затрубили трубы. Князец удивился и упал духом. С робостью он вошел в Искер и взволновался. В два ряда по улице выстроились русские воины в панцирях, при Добрых мечах на бедрах. Навстречу Бояру вышли казачьи атаманы в нарядной справе. Они чинно поклонились князьцу и приветливо пригласили:

— Шествуй, храбрый воин. Ермак поджидает тебя!

Иванко Кольцо взмахнул рукой, и на валу грохнули пушчонки, сухим треском ударили пищали. Князец и его приближенные заткнули уши и пали ниц.

— Милуй, милуй! — завопил Бояр и пополз к Иванке. Кольцо сгреб его за плечи, поднял.

— Экий ты, братец, — от воинской чести сплоховал. Иди, не бойся!

Князец встал, осмелел. За ним толпой теснились остяки. Одетые в парки из оленьего меха, расшитые по швам красными сукнами, изукрашенные узорами из белого меха, они выступали неторопливо, держа в руках связки дорогой рухляди. Атаманы и казаки с нескрываемым изумлением разглядывали гостей с реки Немнянки. Но больше всего их удивляло невиданное, неоценимое богатство — редкой красоты пушистые мягкие соболи, меха лисиц и густо-темные шкурки бобров. Такого количества драгоценных мехов, пожалуй, не сыскать у любого иноземного короля. Повеселели казаки и от другого: на длинных нартах, что остановились у ворот Искера, поленьями лежали мороженые осетры и хариусы. В больших плетенках доверху насыпаны клюква, морошка. Были и березовые туесы с пахучим медом.

Князец Бояр, почуяв, что по-другому его встречают теперь в Искере, выше поднял реденькую бороденку и хитро поглядывал по сторонам. Впереди его шел караульный голова в синем чекмене, в заломленной серой косматой шапке с красным верхом, а с ним рядом толмач.

Но гость обходился без толмача. Он шел, раскланиваясь по сторонам, и ласково выговаривал:

— Пайся, пайся, рума ойка![56]

Впереди показался белый шатер Кучума. Князец хорошо его знал, — сколько раз он проползал сюда на коленях. Его страшил грозный и — мрачный хан, но пуще страшили воткнутые на остроколье головы остяков, отказавшихся от обрезания. Опять упало приподнятое настроение. Бояр опустил глаза, с трудом поднимал ноги.

Веселый голос Иванки Кольцо вывел его из грустной задумчивости:

— Входи, князь. Жалуй, дорогой гость!

Князец, замирая, переступил порог и упал бороденкой в землю. Он, как морж, переваливаясь, пополз по разостланным коврам, вытягивая бурую морщинистую шею, показывая тем, что казацкий батырь волен срубить его повинную голову.

Но тут свершилось чудо для князьца. Два рослых атамана подхватили его под руки и легко поставили на ноги. Остяк осторожно открыл глаза, словно боясь ослепнуть от грозного вида победителя Кучума.

На том месте, где на пуховиках сидел хан, сейчас стояла скамья, покрытая голубым ковром, а на ней сидел кряжистый, с кучерявой бородой и вовсе не злой богатырь. На всякий случай князец опять попытался упасть на колени, но богатырь поманил его к себе. Он сошел с возвышенного места, обнял Бояра и усадил на скамью рядом с собой. Кругом на пышных ханских — коврах расселись сибирцы. Они по очереди подходили к Ермаку, кланялись ему и клали груды рухляди. Князец радостно озирался по сторонам.