Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа

В октябре 1935 года Хемингуэй опубликовал в издательстве «Скрибнер’с» роман «Зеленые холмы Африки», книгу «абсолютно искреннюю», с помощью которой он попытался понять, может ли детальное описание «страны и сделанного в ней за месяц конкурировать с работой воображения». В Соединенных Штатах прием книги был несколько скомкан, и только в Великобритании он встретил достойную аудиторию. «Там можно написать о спорте без результатов конкретного спортивного соревнования, – говорил Эрнест, – это назовут литературой, и это так и есть на самом деле. Здесь же, увидев сюжет, говорят: «Нельзя серьезно писать о таких вещах». Здесь нужно писать о забастовках или о движении социального протеста, в противном случае никто даже не заметит, что вы умеете писать». Американская критика, равно как и публика, поставила в вину Хемингуэю его любовь к элитным видам спорта, в то время как с 1929 года страна находилась в одном из крупнейших кризисов в своей истории. Может быть, они не поняли, что за мифом об Эрнесте-охотнике скрывался писатель с большой чувствительностью, внимательный к свету, к ландшафту и красоте места: «Пейзаж этой горной страны – самое красивое, что я когда-либо видел. Когда идет дождь, равнины простираются зеленью до синевы холмов, как западная часть Небраски восходит к горизонту, когда вы приближаетесь к Вайомингу». Похоже, во время своего первого путешествия Хемингуэй испытал ощущение, известное великим путешественникам, – это единство пейзажей, которые со временем, как правило, становятся похожими. В самом деле, несмотря на характерные особенности Африки, Эрнест находил там много общего с Новой Англией и Испанией. Виски и охотничьих приключений было предостаточно, но Хемингуэй пускался также и в пространные описания пейзажей, признаваясь, что каждое утро он искал в африканском небе Южный Крест, и это было некоей торжественной церемонией в честь природы. Плюс это была еще и дань, отдававшаяся стране, которую он любил и которая делала его счастливым, как это бывает, «когда вы находитесь с любимой женщиной». Ни одна из особенностей африканской жизни не ускользнула от любопытного внимания Хемингуэя, ни дичь, конечно, ни деревья, ни птицы, названия которых он стремился узнать, потому что его страсть к этой стране демонстрировала и более общую его страсть. «Всю жизнь я любил природу, – пишет он, – природа всегда была лучше, чем люди». И эта любовь к природе дала ему возможность написать несколько страниц, в которых видна его экологическая приверженность: «С нашим появлением континенты быстро дряхлеют. Местный народ живет в ладу с ними. А чужеземцы разрушают все вокруг, рубят деревья, истощают водные источники, так что уменьшается приток воды, и в скором времени почва – поскольку травяной покров запахивают – начинает сохнуть, потом выветривается, как это произошло во всех странах старого мира […] Стране надлежит оставаться такой, какой она впервые предстает перед нами. Мы – чужие, и после нашей смерти страна, может быть, останется загубленной, но все же останется». В книге «Зеленые холмы Африки» Хемингуэй развивает идею бессмертия земли, уже затронутую в романе «И восходит солнце», где он говорил, что «настоящий герой – это земля, и нам никогда не победить ее»[47].

* * *

«Вот такая охота была мне по душе! Никаких поездок в автомобиле, неровная, труднопроходимая местность вместо гладких равнин – что может быть чудеснее! Я перенес тяжелую болезнь и теперь с наслаждением ощущал, как силы мои восстанавливаются с каждым днем. За время болезни я очень исхудал, изголодался по мясу, а теперь мог есть все без разбору. Каждый день под горячими лучами солнца я обливался потом, теряя таким путем всю жидкость, которую вечером, у костра, выпивал в обществе друзей, а в жаркую дневную пору я лежал с книгой в тени, овеваемый ветерком, радуясь, что не нужно ничего писать и в четыре часа мы снова пойдем на охоту. Я даже писем никому не писал. Единственный человек – не считая детей, – который мне по-настоящему дорог, был здесь со мной, и мне не хотелось делиться впечатлениями этой чудесной жизни с теми, кто был где-то далеко; хотелось просто жить, радоваться, испытывать блаженную усталость». Охота, выпивка, природа, свободное время, дружба и любовь – Эрнест казался счастливым и, что более удивительно, он сам говорил и повторял это. Даже литература, освобожденная от ограничений «печального ремесла», доставляла ему удовольствие и была одновременно атрибутом и состоянием счастья. «Жизнью своей я очень доволен, – признавался он, – но писать мне необходимо, потому что, если я не напишу определенное количество страниц, вся остальная жизнь потеряет для меня свою прелесть».