Есенин в быту

Показания Есенина свидетельствуют о том, что он хорошо понимал, куда попал, поэтому был осторожен в своих ответах следователю. Скрыл, что женат, чтобы не осложнять жизнь женщины, с которой уже не жил. Приукрасил своё неприятие прежнего режима (история с дисциплинарным батальоном). Заверил в своей лояльности к советской власти, правда, оговорился: «которая насаждает социализм». То есть не приобщает народные массы к новой форме бытия, а втягивает их в «светлое будущее» за уши. Но тут же поправился, заявив о том, что заранее согласен с теми изменениями, которые власть может внести в политический курс.

На вопрос о А. Кусикове Сергей Александрович отозвался хорошо, заявив, что он сознательный сторонник советской власти, о чём убедительно свидетельствует изданный им сборник… «В никуда».

Никаких материалов на Есенина у следствия не было, но бюрократическая машина работала в надежде на то, что где-нибудь что-нибудь выскочит. Сидеть в комендатуре ВЧК предстояло неизвестно сколько. Выручил Сергея Александровича Яков Блюм-кин, один из помощников Дзержинского, убийца немецкого посла Мирбаха:

«Подписка о поручительстве за гражданина Есенина Сергея Александровича, обвиняемого в контрреволюции по делу граждан Кусиковых:

1920 года, октября месяца 25-го дня. Я, нижеподписавшийся Блюмкин Яков Григорьевич, проживающий в гостинице „Савой“, № 136, беру на поруки гражданина Есенина и под личную ответственность ручаюсь в том, что он от суда и следствия не скроется и явится по первому требованию следственных и судебных властей.

Подпись поручителя Я. Блюмкин

25 октября 1920 года.

Москва. Партийный билет ЦК Иранской коммунистической партии».

Аналогичный документ Блюмкин направил в Президиум Московской ЧК, и Есенин был почти тут же выпущен. Неожиданное заключение настолько потрясло его, что он только на десятый день более-менее пришёл в себя и смог послать весточку литературному критику и публицисту Иванову-Разумнику:

«Дорогой Разумник Васильевич!

Простите, ради Бога, за то, что не смог Вам ответить на Ваше письмо и открытку. Так всё неожиданно и глупо вышло.

Я уже собирался к 25 октября выехать, и вдруг пришлось вместо Петербурга очутиться в тюрьме ВЧК. Это меня как-то огорошило, оскорбило, и мне долго пришлось выветриваться» (6, 116–117).

Да, 1920 год оказался волнительным для Сергея Александровича: начался со знакомства с советским правосудием, а закончился пребыванием в тенётах её карающего органа. Но это оказалось только началом «контактов» с блюстителями новой законности, от которых поэт вынужден был скрываться:

Я из Москвы надолго убежал:
С милицией я ладить
Не в сноровке.
За всякий мой пивной скандал
Они меня держали
В «тегулёвке».

А что касается «выветривания» поэта, оно не затянулось.

Литературные вечера. 4 ноября Сергей Александрович уже участвовал в поэтической программе «Суд над имажинистами». Вечер проходил в Большом зале консерватории. Вёл его В. Я. Брюсов. «Подсудимыми» были И. Грузинов, А. Кусиков, С. Есенин, А. Мариенгоф и В. Шершеневич.

– Суд имажинистов – это один из самых весёлых литературных вечеров, – говорил позднее И. Грузинов.

Имажинисты заявили о себе как весьма скандальная и агрессивная группа, поэтому разрекламированное мероприятие вызвало интерес. Современник вспоминал:

«Билеты были распроданы до вечера, в гардеробной было столпотворение вавилонское, хотя большинство посетителей из-за холода не рисковали снять шубу. Там я услыхал, как краснощёкий очкастый толстяк авторитетно говорил:

– Давно пора имажинистов судить! Ручаюсь, что приговор будет один: всем принудиловка!

Другой – в шубе с хивинковым воротником, с бородой-эспаньолкой – как будто поддержал толстяка:

– Закуют в кандалы и погонят по Владимирке! – и, переменив тон, сердито добавил: – Это же литературный суд! Литературный! При чём тут принудиловка? Надо понимать, что к чему!»

На эстраде стоял длинный, покрытый зелёным сукном стол. За столом сидели двенадцать судей, выбранных из числа слушателей. Неподалёку от судей разместились свидетели обвинения и защиты. Главным обвинителем был Валерий Брюсов, гражданским истцом – Иван Аксёнов; далее разместились свидетели обвинения и защиты.

Обвинительная речь Брюсова была пронизана тонкой иронией. Её смысл сводился к тому, что нахождение имажинистов на передовых позициях литературы – явление временное, это – покушение на крылатого Пегаса с негодными средствами.

Имажинистов защищали С. Есенин, Ф. Жиц и В. Шершеневич. Фёдор Жиц был низкого роста, полный, голова крупная, лицо розовое. Поэты говорили: «Катается, как Жиц в масле». Жиц претендовал на философскую значимость, но получалось это у него плохо.

Очень удачно прошло выступление Есенина. Он заявил, что не видит, кто мог бы занять в литературе место имажинистов, что крылатый Пегас ими осёдлан прочно и надолго. Имажинисты никуда не уйдут и завоёванных позиций не уступят.