Я давно заметил, что посетители за ближайшими столиками, внимательно прислушивались к эмоциональной беседе двух известнейших особ Петрограда с малолетней звездой сегодняшнего вечера. Потому, последнюю фразу Бальмонта, все желающие, услышали совершенно чётко. Самые нетерпеливые из публики, не дожидаясь окончания разговора, делились друг с другом удивительной новостью. Думаю, не будет удивительным, если завтра к вечеру уже весть Петроград будет знать мой точный возраст.
Взглянув на дальний столик творческой богемы, чётко выделил трёх журналистов, что-то быстро пишущих в свои блокноты. Не иначе и до них уже донеслась весть про мой отроческий возраст. Из чистого любопытства, просканировал окружающее пространство, на предмет мыслей о моей персоне. Чуть не рассмеялся, определив за кадкой с пальмой, самой ближайшей к нам, прячущегося корреспондента. Жаль, что он представляет не самую популярную и читаемую газету, но на этой сплетне, редактор, наверняка попробует отвоевать более высокие позиции в рейтинге.
Главную пищу для разговоров и сплетен я уже создал, теперь нужно не перегнуть палку. Хотя у меня были намерения продолжать удивлять народ своими разнообразными талантами, решил ограничиться музыкально — поэтическими произведениями, в которых уже проявил себя достаточно. Шокировать питерскую публику метанием ножей, гимнастическим упражнениям, или изобразительным талантам посчитал излишним.
Всё остальное время до полуночи, пел под аккомпанемент Глазунова русские народные песни. Классические партии не рисковал исполнять, чтобы не вызвать его излишнее удивление. Даже в некоторых, наиболее сложных моментах привычных песен, делал заведомые ошибки, заметные только профессионалу.
Без пятнадцати двенадцать, когда именитый музыкант собрался ехать домой, вызвался его проводить. Честно признался, что делаю это в знак моего глубокого уважения к намерению принять меня в знаменитую консерваторию, которую он возглавляет. Заодно, незаметно захватил компактную пачку тонких листовок, подготовленных для солдат, ночующих на Николаевском вокзале.
Ровно через пятьдесят пять минут, вернулся в артистический ресторан. Братья — революционеры, очень волновались, из — за успеха задания, порученного им. Только оставшись в бездеятельном одиночестве, к старшему, Егору, пришла здравая мысль, что я мог оказаться ловким жуликом. Уж слишком много обмана и ловкости я проявил за два с небольшим часа своих выступлений. Как любой взрослый человек, молодой кузнец хорошо понимал, что людей превосходящих его в каких-либо качествах, благоразумнее опасаться, чем безоговорочно доверять. Только сродный брат, Иван, необычайно веселился, слушая выступления Маяковского и подошедшего недавно, Игоря Северянина. Распевная манера читать свои стихи Северянина, в миру Игоря Лотарёва, подкупала многих слушателей. Иван буквально запомнил несколько полюбившихся строк:
Когда подъехал я, как раз заканчивал читать свои стихи, Владимир Маяковский.
Шестнадцатилетний Иван буквально пищал от восторга, когда я подошёл к нашему столику.
— Жаль, что тебя не было! — даже не вспомнил о задании отца, которое я должен был выполнить.
Стукнул меня по плечу и тут же обнял от переполненности чувств.
— Спасибо Васёк, что притащил нас сюда, — тряс он мою руку, обхватив её двумя своими ладонями.
Егор, внимательно и с видимым облегчением смотрел на моё возвращение.
— Передал стрелочнику Макарычу?! — задал он главный вопрос мучащий его.
Улыбнувшись наивно, спокойно ответил.
— Извини, не решился искать по всему вокзалу неизвестного мне мужика. — не давая вставить слово, так же спокойно продолжал отчёт.
— У вас хоть ужин был для передачи ему, а что я скажу?
— Ну для чего бы он мне понадобился в первом часу ночи?
— Ну как я объясню полицмейстерам, почему я его ищу?