Есть у Революции начало

Первый успех у обывателей я заработал быстро. Даже некоторые женщины, вставая из-за столиков, подходили к мишени, пробуя раскачать, глубоко застрявшие в древесине узкие ножи. Только применив монтировку, официантам удалось извлечь лезвия из щита. Окружающие одобрительно загомонили, восторгаясь силой молодого поэта. Гумилёв, всё так же молча, продолжал стоять рядом. Он один из всех, одетых в военную форму, имел на груди боевую награду. Возможно георгиевский крест, давал ему внутреннее право держать себя чуть свысока, по отношению к более молодым коллегам.

— Беру свои слова обратно, — по-гусарски резко боднув головой, поклонился мне Маяковский, протягивая ножи.

— Даже не думал, что такие полоски железа могут быть настолько острые и глубоко ранить, — с нескрываемым удивлением взвешивал на ладони метательные снаряды.

— Они, к тому — же, ещё и очень тяжёлые для их размера, — вопросительно посмотрел на меня.

— Уважаемый Иса, — начал он, не отдавая один нож.

— Мне можно попробовать бросить? — сделал небольшую паузу, встав на моё место и повернувшись к мишени.

— Не возражаете, если прямо с вашего места?

Я, молча поклонился, делая приглашающий жест рукой, как если бы на ладони лежал поднос.

— Извольте, дарагой Владимир.

— Вам показать, как нужно правильно бросать?

Уже не слушая меня, большой поэт, превратившись в большого ребёнка, выцеливал мишень, примеряясь к первому броску.

Я отлично заметил, как он рисовался и позёрствовал, под взглядами женщин, а вскоре совсем застыл, ожидая срабатывания фотоаппарата, нацеленного на него. Несколько раз, принимая картинные положения для броска, поэт разгибал локоть, проверяя траекторию предстоящего полёта ножа.

Он, вдруг понял сам, что слишком привлёк к себе внимание, чтобы теперь, принародно опозориться, элементарным промахом мимо доски.

— Наверняка ведь щелкопёры — бумагомараки, после напишут, как я жидко опозорился, — корил себя стихотворец, за излишний выпендрёж.

Вложив все свои немалые силы, используя длинные руки как рычаги, Владимир, наконец, метнул нож.

— Ура! — не сдержав удивления, закричал Маяковский, поняв, что не только попал в мишень, но и, очень похоже, добился достойного заглубления ножа в дерево.

Буквально бегом, меряя длинными ногами зал, он кинулся смотреть результаты первого в жизни броска. Он так и объяснял, по дороге журналистам, причину своей радости.

— Никогда в жизни не бросал ножей, — достигнув мишени, Маяковский закончил.

— А тут, сразу этакая удача, — горделиво указал на воткнутый, почти в центр разделочной доски, нож.

— Оказывается, не так уж сложно кидать эти железячки, — удивляясь сам себе, тянул время, наслаждаясь вниманием толпы, автор одного единственного броска. Моя скромная персона, сдвинулась на задний план. Володя заметил меня и подтянул к себе, ожидая настройки вездесущей фототехники.

— А вот эта засветка, для моего внедрения, не очень полезная реклама, — понял сразу.

Встал в позу танцора лезгинки, подняв руки на уровне плеч.

— Нет, так тоже, не получается спрятаться.

Хитрый, усатый фотограф, пытается поймать в кадр выражение моего лица. Работали фотографы того времени, очень медленно, потому я успел вынуть кинжал из ножен, и зажать в зубах, сделав дикое выражение лица вытаращил глаза. Такая композиция, вполне устроила фоторепортёра.

Для извлечения ножа из доски, также пришлось использовать монтировку. Внимательно рассматривая метательный стилет, Владимир, с сожалением заметил.

— Теперь, раз попасть смог даже я, нам не удастся прославить тебя, больше, чем вчерашнего трубадура, — взглянул на меня вопросительно.

— Может у тебя есть ещё какой-то талант?

— Такое умение, какое можно прямо тут показать, — разжёвывал свою мысль как маленькому или слабоумному.

— Если на коне гарцуешь, или автомобиль водишь, — здесь, — поэт обвёл зал рукой.

— Здесь гонки не получится устроить.

Оглядываюсь на Николая Степановича Гумилёва, как бы ища у него поддержки.

— Я с детства играл с железом, — показал один из ножей.

— Сам придумал, всегда попадающий остриём, кинжал.

Разложил ножи по местам, в газыри, нашитые на длиннополом сюртуке.

— Сам выковал это оружие, — постучал по груди, где уложены метательные дротики.

Присев за стол, вся четверо мужчин, с интересом разбирались в чертежах, которыми я объяснял сложное внутреннее устройство, простых с виду, ножей. Есенин пожертвовал свой блокнотик, размером с ладонь.

— Внутри лезвия, специально утолщённого на конце, несколько полых каналов, по которым свободно перетекает ртуть, — объяснял увлечённо своё простенькое изобретение.

— А ты неплохо рисуешь!? — задумчиво подметил Маяковский, не вникая в суть техники.

— Есть листы бумаги больше чем эти? — подозвал он официанта. Через две минуты я делал наброски всех, сидящих за столом. Старался не очень прикладывать усилия, потому получались своеобразные шаржи. Тем не менее, все узнавали изображённых.