Естественная исторія религіи

— Я безусловно отрекаюсь отъ этихъ предположеній, вскричалъ Клеанѳъ; однако меня они не приводятъ въ ужасъ, особенно когда ихъ высказываютъ въ такой безсвязной формѣ, какую придалъ имъ ты, Филонъ. Напротивъ, они доставляютъ мнѣ удовольствіе, такъ какъ я вижу, что при самомъ крайнемъ напряженіи своей фантазіи ты тѣмъ не менѣе никакъ не можешь освободиться отъ гипотезы планомѣрности во вселенной, и что ты на каждомъ шагу принужденъ прибѣгать къ ней. Этого, уступленнаго тобою, положенія я твердо держусь и считаю его достаточнымъ основаніемъ для религіи.

Часть VI

— Поистинѣ легковѣсна должна быть та постройка, которая можетъ быть воздвигнута на такомъ шаткомъ основаніи, сказалъ Демея. Пока мы неувѣрены, существуетъ-ли одно божество или нѣсколько, не знаемъ, считать-ли это божество или этихъ божествъ, которымъ мы обязаны своимъ существованіемъ, совершенными или несовершенными, подчиненными или верховными, мертвыми или живыми, какое довѣріе можемъ мы питать къ нимъ, какъ уповать на нихъ? можемъ-ли мы имъ служить, благоговѣть передъ ними, оказывать имъ почтеніе и послушаніе? Теорія религіи дѣлается совершенно безполезной для всѣхъ жизненныхъ цѣлей и даже съ точки зрѣнія умозрительныхъ слѣдствій она становится, по твоему, благодаря своей недостовѣрности, безусловно ненадежной и неудовлетворительной.

— А чтобы сдѣлать ее еще болѣе неудовлетворительной, сказалъ Филонъ, мнѣ приходитъ въ голову еще другая гипотеза, которая должна пріобрѣсти оттѣнокъ вѣроятности при томъ методѣ разсужденія, на которомъ такъ сильно настаиваетъ Клеанѳъ. Что одинаковыя дѣйствія вызываются одинаковыми причинами, — этотъ принципъ онъ считаетъ основаніемъ всякой религіи. Но есть и другой, однородный принципъ, не менѣе достовѣрный и проистекающій изъ того-же источника, т. с. изъ опыта, а именно; тамъ, гдѣ нѣсколько извѣстныхъ условій наблюдаются какъ сходныя, и другія, неизвѣстныя условія также окажутся сходными. Такъ напримѣръ, если мы видимъ члены человѣческаго тѣла, мы заключаемъ отсюда, что они должны дополняться человѣческой головой, хотя она и скрыта отъ насъ. Или, когда мы видимъ черезъ трещину въ стѣнѣ небольшую часть солнца, мы заключаемъ отсюда, что, еслибы стѣна была устранена, мы увидали-бы его все цѣликомъ. Однимъ словомъ, этотъ методъ разсужденія такъ очевиденъ и обыченъ, что въ его достовѣрности не можетъ быть никакихъ сомнѣній.

Теперь, если мы разсмотримъ вселенную, поскольку она доступна нашему познанію, то мы замѣтимъ, что она имѣетъ большое сходство съ животнымъ или организованнымъ тѣломъ и что она, повидимому, подчинена воздѣйствію сходнаго начала жизни и движенія. Постоянное обращеніе матеріи не производитъ въ ней разстройства, постоянная трата въ любой ея части непрестанно пополняется; полнѣйшее соотвѣтствіе наблюдается на протяженіи всей системы и каждая ея часть, или-же каждый членъ, исполняя свои собственныя функціи, содѣйствуетъ и собственному сохраненію и сохраненію цѣлаго. Отсюда я заключаю, что міръ — это животное, а Божество — душа міра, воздѣйствующая на него и подчиненная воздѣйствію съ его стороны.

Ты обладаешь слишкомъ большою ученостью, Клеанѳъ, чтобы удивиться этому мнѣнію, котораго, какъ ты знаешь, держались почти всѣ теисты древняго міра и которое преобладаетъ во всѣхъ ихъ разсужденіяхъ и умозрѣніяхъ. Хотя древніе философы исходятъ иногда изъ конечныхъ причинъ, какъ будто-бы считая міръ твореніемъ Божества, но ихъ любимой идеей скорѣе является идея о томъ, что міръ есть тѣло Божества, подчиненное послѣднему въ силу своей организаціи. И надо признаться, что такъ какъ міръ болѣе сходенъ съ человѣческимъ тѣломъ, нежели съ произведеніями человѣческаго искусства и человѣческой изобрѣтательности, то — еслибы только мы имѣли какое-нибудь право примѣнить свою ограниченную аналогію къ природѣ въ ея цѣломъ, заключеніе наше правильнѣе могло-бы быть сдѣлано въ пользу древней теоріи, нежели въ пользу современной.

Эта первая теорія обладаетъ также многими другими преимуществами, которыя привлекали къ ней древнихъ теологовъ. Ничто такъ не противорѣчью ихъ представленіямъ, — потому что ничто такъ не противорѣчитъ и обычному опыту, какъ духъ безъ тѣла, чисто-духовная субстанція, недоступная ни ихъ чувствамъ, ни ихъ пониманію, субстанція, ни единаго примѣра которой они не могли наблюдать во всей природѣ. Духъ и тѣло они знали, потому что воспринимали то и другое; они также были знакомы — и тѣмъ-же способомъ — съ порядкомъ, устройствомъ и организаціей, или-же съ внутреннимъ механизмомъ того и другого; имъ не могло не показаться разумнымъ перенесеніе этого опыта на вселенную и предположеніе, что божественное тѣло и божественный духъ тоже связаны во времени и что каждому изъ нихъ, по самой его природѣ, присущи порядокъ и устройство, неотдѣлимые отъ нихъ.