Эстетика Другого: эстетическое расположение и деятельность

Переживание ветхого может быть понято как опыт временности сущего, в котором открывается Другое как Время, как временящее Начало. Ветхая вещь — это вещь, которая уже не может быть другой (иной). Безусловная невозможность становления другим может быть определена и как восприятие вещи в ее возможности не быть (другим). Не быть не относительно (не быть в том или ином отношении), а не быть абсолютно или (что то же самое) — быть абсолютно иным по отношению ко всему существующему. Через абсолютную возможность/ невозможность вещи быть другой (по отношению к самой себе) в опыте ветхого открывается Другое (Иное) как Время. В своей временности, конечности ветхая вещь открывается в своем существовании-веществовании, а человек в силовом поле ветхого как расположения открывает для себя то, в чем и посредством чего он способен присутствовать в мире, — Время, Бытие.

В опыте ветхого человек утверждается в том, что онтологически дистанцирует его от вещей (и тем самым делает их «его миром»), — он утверждается в Другом как Бытии. Чувство Времени, пробужденное в событии восприятия конечности сущего, утверждает человека в его онтологической дистанцированности от мира, в его способности понимающе воспринимать вещи. Эта дистанция в данном случае переживается не как относительная (как в восприятии исторического или циклического времени), а как абсолютная, онтологическая дистанция.

Обыденно, повседневно Время «понимается-воспринимает-ся» человеком в «виде» старых или молодых людей, животных, растений, в образах осенней или зимней природы. В этих условных «образах времени» мы также имеем дело с «понятым временем», однако такая его эстетика еще не дает нам чувства Времени. Условная данность Другого в рамках эстетики времени — это его данность в границах «времен» и «возрастов», в горизонте восприятия модусов циклического и линейного времени. Безусловная эстетика времени дана человеку в феноменах ветхого, юного и мимолетного. Здесь время открывается как Время, как то, что задает онтологическую дистанцию (утверждает структуру Присутствия как Другого-в-мире), как начало, дистанцирующее от сущего, как Другое сущему. Для сущего Время есть Бытие, есть то, «что» утверждает его как существующее (присутствующее). Все временное (= сущее) присутствует в открытости, и открыто оно — Временем как Другим «временному».

В опыте исторического и циклического времени человек имеет дело с «работой» Времени в сущем; время здесь — предикат сущего (сущее дано «во времени», в «таком-то-вот» времени): книга старая, а не новая, вечернее солнце — «ласковое», а полуденное — «знойное». Здесь онтологическая дистанция уже сказывается во временном видении вещей, но само дистанцирующее — Время, Бытие — тут еще не дано, не находится в фокусе восприятия, в фокусе чувства. В ветхом же дистанция становится абсолютной, так что опыт ветхого как конечного оказывается еще и чувством онтологической дистанции в данности, переживаемости дистанцирующего (Времени). Другое открывается как утверждающее дистанцию Другое, а не как отвергающее ее Другое (не как Небытие). В этом смысле эстетика времени и на условном, и на безусловном уровне (то есть вся целиком) может быть противопоставлена эстетике отвержения человека в его человечности (в его способности присутствовать в мире) в опыте ужасного, страшного, безобразного и тоскливого.

Эстетика временных расположений нацелена на истолкование того, как Другое дано через восприятие самого существования вещи, а не того, как оно дано через пространственно данное «что» существующего. Все временные расположения — ветхое, юное, мимолетное, старое, молодое, зрелое, весеннее, осеннее, летнее, зимнее — говорят нам не о «что» вещей, не об их сущности, не о «что» мира, а о его «как», то есть о том, «как» вещь (мир) существует, каково «положение» вещи (мира) во времени.