Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Реализм для Вейнберга – одно из нескольких плодотворных литературных направлений, возникших из романтизма как его одновременно и продолжение, и отрицание, дополнение. Реализм в истолковании Вейнберга (этот термин он берет, как и романтизм, в самом широком значении) – это «объективное, только прошедшее через горнило художественной обработки, изображение действительности» (175). Реализм также имеет богатую родословную – в романистике XVIII-ro и XIX-го веков. Но в реализме XIX века отчетливее выявились и заняли ведущее, доминирующее положение социально-критические мотивы. А это побуждает связывать его утверждение с новой социальной реальностью, сформировавшейся после революционных событий 1830 и 1848 годов, и с потребностью в новых художественных формах ее воплощения, оценки.

Диалектическую пару художественному реализму составляет, согласно Вейнбергу, «художественный идеализм». Первое направление олицетворяет собой Бальзак, второе – Жорж Санд. Оба они правомерны и равноправны в принципе, хотя реально влиятельнее – первое.

Главной художественной формой литературы XIX века автор очерка считает роман и в дальнейшем об успехах реализма говорит как о достижениях романистики или повествовательных жанров вообще. В этом ряду находится место для многих разноплановых творческих индивидуальностей – Диккенса и Теккерея, Гюго и Бальзака, Золя и Флобера.

Вместе с тем, Вейнберг затрагивает и ряд негативных тенденций, проявившихся в течение XIX века и угрожающих снижением уровня реализма как направления, романа как жанра, литературы как вида искусства. Это, во-первых, «роман промышленного свойства» (178), – чисто развлекательный, удовлетворяющий невысокие, неразвитые эстетические потребности массового читателя. С легкой руки А Дюма-отца этот жанр получил особенно широкое развитие во Франции; по его стопам пошли уже бесчисленные, часто бесталанные, «бульварные романисты». Во-вторых, к снижению художественного уровня повествовательных жанров часто приводит увлечение того или иного автора социально-политической тенденцией. Вейнберг не считает тенденциозность (нравственную, социально-политическую) и художественность абсолютно взаимоисключающими явлениями. Но от опасности одностороннего увлечения тенденцией, от «голой» тенденциозности он считает необходимым предостеречь писателей.

Главным стержнем литературно-художественного развития XIX века, красной нитью, которая пронизывает и скрепляет воедино все его периоды – романтический, «байронический» (А. де Мюссе, А. де Виньи) и др. – Вейнберг считает идейно-художественный комплекс «мировой скорби».

Умонастроение «мировой скорби», говорит Вейнберг, «старо как мир», но оно проходит множество фаз, модифицируясь в соответствии с особенностями каждой конкретной исторической эпохи. Романтики – не первооткрыватели этой «болезни века»; она «одно из самых капитальных наследий, завещанных веком «просвещения» своему преемнику» (161). Романтическая «мировая скорбь», приобретая грандиозный масштаб и исключительную глубину, нашла в Байроне своего наиболее яркого выразителя. В дальнейшем она будет распространяться и эволюционировать в виде «байронизма», у которого есть свои более ранние предтечи и глашатаи.

Главный, узловой пункт «мировой скорби» и байронизма как ее специфической разновидности – это проблематичность самого бытия и места человека в мире; раскол его души; стремление субъекта вместить в себя всю боль, всю горечь жизни и, как следствие, – гигантизм, титанизм, демонизм; и вместе с тем потребность в каком-то разрешении мучительных противоречий, в каком-то облегчении и выходе из болезненного, кризисного состояния.

Зародыши всех этих мотивов и обертонов очеркист находит не только у писателей периода «бури и натиска» или у Гете, но и в романе Шатобриана «Рене»(1805). Предвосхитителем шопенгауэровского пессимизма, окрасившего собою не только первую, но и еще более вторую половину столетия, был итальянский романтик Леопарди (что признает и сам Шопенгауэр). В этом общем русле оказывается и единственный из упоминаемых в очерке русских поэтов – Лермонтов. У «мировой скорби» и байронизма, таким образом, – глубокая гуманистическая подоплека и весьма разветвленные идейно-генетические корни.

Суть романтической «мировой скорби» Вейнберг рельефно выразил в своей характеристике Байрона: «Это та «мировая скорбь», которая, при громадной роли, играемой собственным я поэта, принимает общечеловеческий характер и становится скептицизмом, сперва пытливо размышляющим о величайших благах жизни, а потом и о самой жизни. Этим поэт касается больной стороны человечества, его сетование становится выражением глубокочеловеческого, всем мыслящим и чувствующим натурам общего настроения» (168).