Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Положительное решение проблемы соотношения эстетического и этического в трагическом представляется мне в следующем виде. Этическое содержание составляет существенный компонент трагического, как его зародышевое образование, или ядро. Трагические события есть результат свободных человеческих действий, поступков, а они неизбежно подлежат нравственной оценке. Но нравственная оценка, при всей ее сложности, все же тяготеет к результативности, однозначности, определенности. Между тем, в нашем знании о трагическом субъекте и событии есть некая «избыточная» часть, принимающая во внимание значительно больше внутренних и внешних опосредований, контрастов, нюансов и т. д., чем это необходимо для вынесения нравственного вердикта. На этом пути этическое расширяется до эстетического, перерастает в него.

Думается, прав был В.Г. Белинский, сказавший однажды: «Содержание каждой греческой трагедии есть нравственный вопрос, эстетически решаемый»[432]. Принимая эту меткую лапидарную формулу, мы вправе даже сказать: трагическое – эстетико-этическая категория. Но доминирует в нем все же эстетическое начало, как более широкое, комплексное, диалектически-противоречивое и тоньше внутренне дифференцированное. Эстетически-трагическое включает в себя этическое содержание как свою основу, но не сводится к нему. Или так: трагическое – эстетическая категория, содержащая в себе этическое начало в снятом виде.

И все же в области исторической рефлексии опасность односторонней «этизации» трагического весьма велика до сих пор. Об этом мне однажды уже приходилось писать – в связи с освещением истории России XIX века. Позволю себе процитировать самого себя (речь шла о кризисе западной демократии в конце XIX – начале XX века): «То была трагедия европейского и мирового масштаба, трагедия, которая никогда не сводится к понятию простой субъективной нравственной вины (хотя, с другой стороны, и никогда не исключает ее)»[433].

Эвристические аспекты трагического. Трагическое – понятие одновременно диалектически-смысловое и эмоциональнооценочное. Оно предполагает восприятие и переживание не только противоречий внешних, но и внутренних, скрытых; проникновение в их смысл, динамику, взаимопереплетения; овладение всей полнотой смысла созерцаемых и изображаемых событий.

В искусстве чувство трагизма возводится в новую степень одухотворения. В нем дополнительно к очерченному выше переживается, как показал Л. С. Выготский[434], катарсическое «противочувствие», порождаемое диалектикой подчинения жизненного содержания художественной форме. Возникновение новых, обогащенных смыслов сопровождается формированием новых, художественных эмоций. Когда полнота диалектического смысла, антиномичного и трудно-синтезируемого, становится значительной, даже «переливающей через край», интегративные возможности ratio оказываются на пределе и разрешение смысловых напряжений совершается с выходом на уровень глубинных эмоциональных переживаний.

Диалектически-смысловая и эмоционально-оценочная трактовка трагического вносит в традиционные представления необходимый ингредиент историзма, социокультурного динамизма, конкретности. Без такого ингредиента понимание трагического было бы слишком статичным. Понятие смысла (неотделимое от «значения», т. е. понимаемое как «смыслозначимость») предполагает постоянное переосмысление наличного, обновление прежнего смыслового целого. Иначе говоря, понятие смысла – герменевтично и контекстно (в социокультурном плане). Данный методологический принцип, напомню, активно защищал и проводил на практике М. М. Бахтин[435].

Трагическое восприятие во всей своей глубине доступно отнюдь не всем и каждому, без всяких усилий с их стороны. Оно требует от созерцающего субъекта определенных аналитико-синтезирующих и эмоциональных способностей, знаний (экзистенциальных, психологических, социально-исторических, художественных, философских, эстетических), определенных навыков и умений.

Искомую смысловую полноту далеко не всегда удается схватить сразу. Чаще к ней приходится буквально пробиваться, продираться сквозь целый лес «самоочевидных» частных правд и неизбежных искажений, иллюзий. Только реализация установки на преодоление односторонностей, на постижение полярностей, диалектических противоречий, на овладение всей «симфонией смысла» может вызвать полноценное трагическое переживание, подлинный катарсис.