Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Трагический опыт XX века. Трудности и издержки осмысления. XX век истекает, уходит в историю. Все виды трагического, выявленные классикой: героическая трагедия; трагедия заблуждения («нравственной вины»); трагедия жертв насилия, прежде всего социального; трагедия поединка человека с природой и злоупотребления свободой; в конце концов, трагедия самих вершителей зла – все они без исключения испытаны, пережиты современным человечеством, составляя неотъемлемую скорбную часть исторического опыта XX столетия. Трагическое мироощущение, ставшее характерной чертой человека наших дней, питает трагедийные формы искусства. Есть и обратная форма связи, обратное воздействие искусства на жизнь.

Все это подлежит анализу, обобщению, требует своего осмысления. Но как расходятся между собой пути, уровни и плоды осмысления трагического в современной жизни и в искусстве! Иногда методологии трудно совместимые, даже не сопоставимые, встречаются буквально под одной обложкой. Вот знаменательный пример.

Л. Я. Гозман и А. М. Эткинд в совместной журнальной статье начала 90-х годов писали, имея в виду «перестроечные» сдвиги в общественном и личном сознании: «Инсайт для того, кто его достиг, – мгновенное прозрение. (…) И непонятно, как можно было не видеть этого раньше»[436]. А далее все просто: прозрел сам – просвети других. Обществу нужен теперь, заявляли авторы статьи, управляемый катарсис. Он излечил бы россиян, с одной стороны, от «невроза» (читай: тоталитарного синдрома), а с другой – от «наркотического пристрастия» (химеры былого величия). В самозванных специалистах по «управляемому катарсису» недостатка явно не будет. Гозман и Эткинд уже начали свою катартику, свою психотерапию…

Почти рядом с вышеназванной статьей редакция «Вопросов философии» поместила интервью с современным французским философом Андре Глюксманном, выдержанное совсем в другом тоне. В интервью говорится о трагическом в связи с проблемами современной этики (это – новая, нетрадиционная этика, которую автор называет «солидарностью потрясенных»). «Здесь нельзя не вспомнить, – попутно замечает философ, – о греческой трагедии, суть которой вовсе не в том, что один мстит другому за причиненное ему зло…» (Т. е. самый справедливый и благородный нравственный пафос в сфере трагического – еще не все).

Далее французский философ поворачивает и вовсе куда-то «в сторону» – в сторону от российских своих коллег, от привычных нашему уху речений. Основу формирующейся ныне «солидарности задетых» составляет, согласно Глюксманну, «способность видеть в самом себе возможный источник насилия, нетерпимости и жестокости. Это как раз то самое самопознание, о котором говорил Сократ. По сути дела, «солидарность потрясенных» предполагает эту интериоризацию зла, опыт ее переживания. Речь идет, по существу, о способности к конфликту с самим собой, о такой внутренней способности к нему, когда вы не проецируете его причину вовне, на других… Иными словами, прежде чем анализировать тоталитаризм на уровне страны, нужно заглянуть в собственную душу и посмотреть, в чем же я сам являюсь проводником тоталитарного типа поведения? (…) Что же такое это чувство трагизма, если не открытие зла, не опыт открытия и переживания того, как трудно устранить зло из нашего мира, как не осознание крайне разнообразных путей интериоризации зла?»[437]. Затем французский философ переходит к художественным прозрениям Ф. М. Достоевского.

Альтернативность двух обозначенных позиций в вопросе о трагизме XX столетия – поверхностной, субъективистской, вульгаризаторской, с одной стороны, и саморефлексивной, «раздумчивой», ведущей к полноте смысла и полноценному нравственноэстетическому катарсису, с другой – кажется мне очевидной.

Наши мыслящие современники стремятся охватить, выразить всё катастрофическое содержание XX столетия единым словом, именем, формулой. «XX век – век величайших трагедий» – одно из первых наименований в этом ряду.

Рядом с этим определением есть еще одно: «Век масс». С. А. Левицкий, ученик и последователь Н. О. Лосского, в своей «Трагедии свободы» пишет: «Выход масс на авансцену истории, и в связи с этим пробуждение массовой психологии, столь легко переходящей в массовую психопатологию…» – вот еще один фактор, источник «трагедизации мировой истории»[438].

Нередко в аналогичном контексте можно услышать и третью «крылатую» формулу: «Век невиданной манипуляции массовым сознанием».

Между тремя приведенными обозначениями века ХХ-го, на первый взгдяд, мало общего, каждое как будто говорит только о своем. В действительности, все они взаимосвязаны и характеризуют одну и ту же сущность.