Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Эстетика может развиваться, заявляют теоретики постмодернизма и «посткультуры», и вне связей с философией – в русле других научных дисциплин и художественных практик. Оттуда, из глубин «имплицитной» протоэстетики она вышла, и туда же возвращается в нашу антирационалистическую, антитеоретическую эпоху.

Теоретичность – синоним науки, научности. Но всегда ли эстетические знания достигают этого уровня? – вопрошают отдаленные потомки основоположника. – Дай всегда ли именно к нему стремятся практикующие на этой ниве? Эстетика новейших времен, утверждают они, принципиально беззаботна и безответственна в теоретическом отношении. Для нее вовсе не обязательны критерии системности и научной строгости. «…Ницше дал сильный импульс свободному плюралистическому бессистемному философствованию и в сфере эстетики», – пишут В. В. Бычков и О. В. Бычков. «…Современные эстетики руководствуются принципами релятивности, полисемии, полиморфии ценностей и идеалов, а чаще всего вообще отказываются от них»[490].

Рефлексивность тоже проблематично считать атрибутом эстетики. Эстетическое знание нередко сплавлено с художественной практикой; оно опосредовано такими нерефлексивными субъективными способностями, как чувство, вкус и др. У Баумгартена, во всяком случае, наука и искусство, теория и практика соединены вместе в идеализированной фигуре Эстетика, каким он должен быть.

Статус эстетики, ее предмет и место в культуре подвергаются ныне пересмотру. Высвечивание некоторых несоответствий с позиций сегодняшнего дня приходится признать справедливым, внеся в наши представления соответствующие коррективы. Но иные утверждения можно и оспорить. Так, Ницше считают «камертоном» нон-классики; но представление о нем как о мыслителе абсолютно раскованном и бессистемном едва ли одобрили бы Т. Манн, К. Ясперс и некоторые другие ценители ницшевского творчества.

Понятием философии в данном контексте нельзя оперировать произвольно. Существуют различные типы философствования, как-то: системный, экзистенциальный и др. В XVIII веке, веке Баумгартена, доминировал один тип, ныне – другой. Ввиду этого одинаково звучащий на слух тезис об «эстетике как философской науке» может наполняться различным содержанием. Тем более, попытки представить постмодернизм единственным законным представителем современной философии (а нонклассику, соответственно, эксклюзивным репрезентантом современной эстетики[491]), выглядят, на наш взгляд, безосновательными. Пространство философии и культуры начала XXI века на самом деле многовекторно, многосубъектно и многоцветно.

Эти и подобные напрашивающиеся возражения, естественно, ослабляют доверие ко многим суждениям и прогнозам теоретиков постмодернизма и посткультуры.

Что касается сомнения в философском статусе эстетики, то я, рискуя прослыть «ретроградом», предпочту солидаризироваться с позицией М. Ф. Овсянникова, выраженной им во Введении к его известному учебнику «История эстетической мысли». «Не всегда, – писал Михаил Федотович, – эстетическая мысль бывает выражена в адекватной теоретической форме. Она может быть закодирована в различных формах: может найти выражение в принципах творчества, в искусствоведческих и литературоведческих концепциях. Но она должна быть всегда философским обобщением, и только в этом смысле она сохраняет свою специфичность и в то же время органически связывается с конкретными дисциплинами, изучающими искусство»[492].

Неменьший интерес, чем «вертикаль» (восхождение и нисхождение), привлекает к себе «горизонтальная» плоскость формирования эстетики, т. е. нахождение ею собственного предмета, отграничение его от предметов других наук.

У Баумгартена совмещены три разных определения:

«Эстетика – наука о чувственном познании». Его смысл состоял в разграничении познания рационального, способного давать «четкое» знание, и познания чувственного, дающего знание «смутное», или «слитное», – ввиду того, что оно находится ниже порога восприятия различий. За первую ветвь познания ответственна логика, за вторую – эстетика. Эстетика примыкает к логике на правах «младшей сестры»: чувственное познание в XVII–XVIII веках ставилось ниже рационального. Тем не менее, между рацио и чувством, логикой и эстетикой Баумгартеном усматривалось отношение аналогии.

Область эстетической чувственности Баумгартен очертил весьма широко. Кроме ощущений и восприятий, обостренной способности субъекта улавливать различия и сходства, он включает в нее также чувственную память, деятельность воображения, состоящую в оперировании реальными и вымышленными представлениями, а также «способность суждения». Последнюю, оценочную по своей природе, В. Ф. Асмус, комментируя баумгартеновский текст, охарактеризовал как «внутреннее чувство, достаточное для того, чтобы душа могла как судить о воспринимаемом, так и использовать материал, доставляемый ей внешними чувствами (курсив мой. – В. Æ.)»[493].