Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

О том, что все так и происходит, свидетельствуют авторитетные представители нонклассики. «Многие современные арт-практики практически отказывают своим «объектам» в их эстетической сущности, – пишут В. В. и О. В. Бычковы. Искусства перестают быть «изящными искусствами», т. е. носителями эстетического»[496].

Процессу деспецификации эстетики в неменьшей мере, чем авангардное искусство, способствует сама постмодернистская парадигма. Эта парадигма отменяет все ценностные иерархии и вообще любые разграничения культурных сфер (девиз: «Перешагивайте, переступайте все границы!»). Постмодернистская парадигма анти-теоретична и антифилософична. Для эстетики это означает признание наиболее нормальным ее состоянием – «имплицитности», т. е. скрытого, латентного существования в лоне других дисциплин (таких, как художественная критика, искусствознание, психология и др.) и художественных практик.

В контексте постмодернизма деспецификация эстетики выглядит чем-то естественным, едва ли не единственно возможным. «В глобальной системе интертекстов и смысловых лабиринтов исчезает какая-либо специфика, в том числе и эстетическая». «Уже сегодня достаточно ясно наметились тенденции перерастания ее (эстетики. – В. К.) в некую гипернауку, которая постепенно втягивает в себя основные науки гуманитарного цикла (филологию, теоретическое искусствознание, отчасти культурологию, семиотику, структурализм) и активно использует их опыт и достижения многих других современных наук»[497].

В результате всех этих процессов мы и имеем ситуацию «утраты эстетикой специфики своего предмета».

Но так ли уж непоправима и безотрадна судьба баумгартеновской науки в действительности? Мне кажется, и в нынешних условиях возможно сохранить определенность в понимании границ эстетики.

Прежде всего, необходимо вспомнить, что изначальное самоопределение эстетики было связано с антитезой чувственного-рационального. (Правда, для приверженцев постмодернизма это не аргумент, бинарные оппозиции они на уровне теории отрицают. Но на практике все же охотно к ним прибегают – например, жестко противополагая нонклассику классике. Не посчитаем зазорным и мы обратиться к одной из антитез, способствовавших обособлению эстетики). Антитеза чувственного-рационального имеет несколько аспектов; главным из них было противопоставление дискурсивной логике рационализма – «смутности» суверенного чувственного познания, реализуемого главным образом в искусстве, художественном творчестве.

У Баумгартена антитеза чувственного-рационального занимает особое место. Это она позволила ему разделить целостную познавательную сферу на две части, два уровня, обозначив предмет новой дисциплины. В то же время взаимоотношения этих начал не исчерпываются у него одной оппозиционностью. Между чувственным и рациональным, эстетикой и логикой существует, по Баумгартену, аналогия. В сущности, они взаимодополнительны. Когда же Баумгартен переходит к непосредственному освещению художественно-творческого процесса, становится очевидным, что оба начала участвуют в нем, взаимоопосредуя друг друга. О нераздельности для Баумгартена чувственного и рационального в сфере искусства говорит использование им таких синтетических выражений, как «эстетический ум», «прекрасно мыслимое» и т. п.

С другой стороны, над практикой искусства, художественного творчества надстраивается ее теоретическое обоснование, т. е. наука. «Эти способности не являются противоположностями»[498], – считает Баумгартен. Сам термин «искусство» основатель эстетики употребляет в значении, близком аристотелевскому, подразумевая под ним теорию искусства. Наконец, принципиальная особенность эстетики, по Баумгартену, в том, что она строится не «снизу», а «сверху», с установления общих принципов художественного творчества; это и делает ее философской наукой, «как бы Полярной звездой» для всех отдельных искусств и их теорий.

В контексте современности особую значимость приобретают вопросы о том, 1) какие изменения претерпела антитеза чувственное – рациональное в послебаумгартеновский период и 2) сохранилась ли в современном понимании этой понятийной пары та внутренняя оппозиционность, которая была ей присуща изначально. Если противоположность констант исчезла, тогда специфический предмет эстетики, действительно, утрачен. Если же нет, то в районе данной антитезы как раз и следует искать те границы художественного и эстетического, которые в глазах иных современных теоретиков выглядят окончательно стертыми.

Антитеза чувственного – рационального, как она выражается в искусстве и эстетике, не оставалась неизменной. Чтобы уловить направленность ее изменений, необходимо учесть своеобразие той психологической и эстетической реальности, которую составляют чувства (эмоции).