Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

1990 г., стотысячным тиражом[561]. В этой брошюре помещен не только итоговый, завершенный текст Сахаровской конституции, но и первоначальный, черновой ее вариант. Разночтения между тем и другим, спорные пункты и направления их редактирования прокомментированы весьма компетентным лицом – самим составителем брошюры. Баткин, как выясняется из написанного им пространного Послесловия к сахаровскому проекту, был близким другом А. Д. Сахарова и его собеседником в процессе работы над Конституцией. Кроме того, некоторую лепту в разработку сахаровского проекта и в прояснение ситуации вокруг него внесли Г. М. Старовойтова и Е. Г. Боннэр-Сахарова (воспоминания последней помещены в брошюре). Единомышленники академика, Э. С. Орловский и А. М. Яковлев, поделились с читателями брошюры своими размышлениями о его проекте.

Л. М. Баткин, несомненно, оказал большую услугу позднейшим исследователям указанного документа, получившим, благодаря ему, в свое распоряжение ценную «информацию к размышлению».

Едва ли не первыми к анализу сахаровского проекта обратились правоведы, что вполне естественно. Конституция есть прежде всего политический и юридический документ, и вполне компетентно судить о нем могут и должны специалисты в данной области. Но, с другой стороны, Основной Закон притязает на то, чтобы в будущем регулировать жизнь миллионов людей; а раз так, то он одновременно обращен и к самой широкой аудитории. Думаю, это обстоятельство делает правомерным и мое обращение к нему – не профессиональное в узком смысле слова, но оттого не менее заинтересованное.

Если для Л. М. Баткина проект Конституции 1989 г., который он называет «законотворческой робинзонадой Сахарова»[562], ценен как остающийся в истории «волнующий памятник правовой и политической рефлексии»[563], то для меня он прежде всего – показательный человеческий документ. В данном случае А. Д. Сахаров выступил не только как выдающийся ученый-физик современности, лауреат Нобелевской премии, но и как общественный деятель, провозгласивший свое гуманитарное, социально-политическое кредо. В Сахаровской конституции отпечатался, отложился образ мыслей и чувств определенных кругов российской интеллигенции перестроечного периода. Не всей «поголовно» интеллигенции, но значительной ее части. Да и народа тоже. Именно этим она мне и интересна в контексте данной статьи. Проект Сахарова, на мой взгляд, достаточно репрезентативен для того, чтобы выяснить хотя бы в первом приближении, как готовился «надлом советской империи», кто и с какими устремлениями, во имя чего его приближал.

В основу проекта Сахаровской конституции заложены, согласно развернутому комментарию Л. М. Баткина, пять принципов-идей. Последуем за комментатором и рассмотрим их в установленной им последовательности. Однако сделаем это не в апологетической тональности (как преимущественно у Баткина), а в более привычном для нас рационально-аналитическом ракурсе.

Первая исходная идея проекта – «сахаровский глобализм», или «принцип всечеловечности» (общечеловечности)[564]. Для Сахарова это значило прежде всего – обуздать милитаризм, политику агрессии, которая обостряет холодную войну до пределов горячей и ставит мир на грань ядерной катастрофы. Идеологическим обоснованием такой гибельной политики служит, по его убеждению, «мессианизм» – стремление навязывать другим странам и народам собственную идеологию и свой образ жизни. В новом государстве, для которого писалась Сахаровская конституция, с этим злом должно было быть покончено. «Союз не имеет никаких целей экспансии, агрессии и мессианизма. Вооруженные Силы строятся в соответствии с принципом оборонительной достаточности» (статья 12)[565].

Сахаров пишет об этом в обобщенном стиле, но конкретный его «антипример» очевиден. Это – СССР, тоталитарное государство социалистического, советского типа. Баткин в своем Послесловии излагает ту же идею в эксплицированном виде и как лично им прочувствованную. «Таким образом, наша страна никогда больше не будет претендовать на некую особую ведущую роль спасительницы и благодетельницы остального мира. Политический мессианизм любого толка… запрещен конституционно». И затем конкретизирует эту формулировку по максимуму, перечисляя мессианизм «большевистский», «православно-шовинистический», «исламско-фундаменталистский»[566]. Кто здесь мыслится как отвергнутый и поверженный враг, вернее – враги, предельно ясно.