Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Сахаров писал свой конституционный проект в особой исторической ситуации – поворотной, переломной. В его тексте совмещены два плана: актуальный и перспективный. Характеризуя эту особенность сахаровского текста, Баткин пишет, что в нем «словно бы совмещены сиюминутные, ближайшие – и бесконечно отдаленные, потенциальные исторические планы. Две реальности: настоящего и будущего»; это – «сплав специфического местного политического контекста – и контекста всемирно-исторического. Локальность и глобализм»[567]. Впрочем, там, где Л. М. Баткин видит органический сплав, я усматриваю все же двойственность, амбивалентность, обнаруживающую известные противоречия между планами, соединительные швы, скрепы. Но об этом позже.

А. Д. Сахаров остро переживал раскол единого человечества на две социально-политические системы, острейшее противоборство между ними, таящее угрозу всемирного уничтожения. Его Конституция – страстный порыв к единению мира на гуманной, не взаимоистребительной основе, порыв к всемирному братству людей. В этом отношении правомерно поставить Сахаровскую конституцию в один ряд с творениями-заветами таких представителей философии «русского космизма», как К. Э. Циолковский, В. И. Вернадский, Е. И. и Н. К. Рерихи и некоторые другие.

Набрасывая своеобразный психологический портрет А. Д. Сахарова, Л. М. Баткин подчеркивает его деловитость, прагматизм, расчетливость. Сахаров как психологический тип, по его словам, ближе к гончаровскому немцу Штольцу, чем к Алеше Карамазову Достоевского; он – «русский европеец». Сентиментальность и досужая мечтательность не были ему свойственны. Но в процессе работы над Конституцией и прагматик Сахаров почувствовал некую потребность в «высоких словах». Приподнятым гуманистическим пафосом проникнута статья 2-я Сахаровской конституции: «Цель народа Союза Советских Республик Европы и Азии – счастливая, полная смысла жизнь, свобода материальная и духовная, благосостояние, мир и безопасность для граждан страны, для всех людей на Земле независимо от их расы, национальности, пола, возраста и социального положения»[568].

Все отмеченное характеризует преимущественно перспективную сторону сахаровского проекта. Как мечта-прозрение о мире и братском единении людей на всем земном шаре, она сохраняет свое значение и сейчас. А. Д. Сахарову недаром присуждена Нобелевская премия мира за 1975 г. Что касается предвосхищения ближайшего будущего, то оно оказалось реально прогностичным. В конце концов, развитие нашей страны пошло именно по тому пути, по какому желал направить её академик Сахаров и его единомышленники.

Вместе с тем, есть в сахаровском проекте и сторона «локальная», несущая на себе явный отпечаток своего времени: «довлеет дневи злоба его». Прав Л. М. Баткин, отметив: «Мысль Сахарова естественно двигалась между двумя разнозаряженными полюсами». И здесь же: «Это проект, составленный советским диссидентом. И это проект, принадлежащий ученому, размышляющему о проблемах будущего человечества (курсив мой. – В. А.)»[569]. Выделенная фраза многое объясняет. От принципиальных противников тогдашнего общественного строя – диссидентов, еще вчера преследуемых и подавляемых государством, наивно было бы ожидать «олимпийского спокойствия», холодного объективизма. В Сахаровской конституции (как и в комментариях к ней, собранных в брошюре) клокочет едва сдерживаемый гнев приверженца демократии, направленный на пороки тоталитарного прошлого. Понятны и отмечаемые Баткиным «малоприглядные подробности насчет недопустимости тайной политической полиции, незаконных арестов и психушек»[570], или статья 8-я Конституции: «Никто не может быть подвергнут пыткам и жестокому обращению. На территории Союза в мирное время запрещена смертная казнь»[571]. Такие формулировки не очень-то стыкуются с прозрениями относительно будущего; тем не менее, напоминания и предостережения против рецидивов прошлого не выглядят излишними.

Вторую исходную идею Сахаровской конституции составляет, в изложении Л. М. Баткина, тезис: «Сначала и выше всего права отдельного человека»[572]. На взгляд упомянутого комментатора, это положение отнюдь не противоречит первой идее (т. е. общечеловеч-ности). Ибо таков особый характер сахаровского глобализма. В нем приоритет, наиболее фундаментальная роль отдана индивиду, личности. Человечество начинается с индивида, отдельной личности, и именно ее права и свободы в первую очередь должны охраняться государством и обществом. Общечеловечность и индивидуализм, глобализм и персонализм для Сахарова – «двуединая идея», «два лика единого приоритета»[573].