Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Пятая, последняя сахаровская идея – идея конвергенции. Как свидетельствует Баткин, автор конституционного проекта считал ее наиважнейшей и самой дорогой для себя[591]. Свою задачу он видел в том, чтобы определить заветную, отдаленную, перспективную цель развития не только своей страны, но и всего человечества, и одновременно указать надежнейший путь (метод) ее достижения. Иными словами, предстояло выработать «стратагему». Конвергенция характеризуется в статье 4-й его Конституции как «встречное плюралистическое сближение… социалистической и капиталистической систем»[592]. Конвергенция признавалась единственным гарантом выживания человечества, решающей предпосылкой кардинального решения всех внутренних и глобальных проблем. Она составляла теснейшее внутреннее единство с идеей глобализации, приоритета общечеловеческих начал. Ее имплицитным содержанием была «гармонизация экономического, социального и политического развития во всем мире»[593].

Сахаровская «конвергенция» – сложный и противоречивый феномен, ее трудно охарактеризовать прямолинейно. В ней, безусловно, есть интенции, соответствующие объективному ходу мирового развития, благодаря чему они еще долго будут сохранять свою актуальность. Но есть, на мой взгляд (да и не только мой), и моменты проблематичные, могущие вызвать неоднозначные оценки. Приходится учитывать и те, и другие.

Поскольку конвергенция предполагает отказ от применения силы в межгосударственных отношениях, сокращение и в перспективе полную отмену ядерного оружия, обеспечение коллективной безопасности и т. д., постольку ее можно только приветствовать. Верно и то, что страны с противоположными социально-экономическими и политическими системами не могут быть абсолютно непроницаемыми друг для друга; в их собственных интересах – усваивать достижения партнера, расширять торговый обмен с ним и таким образом осуществлять взаимосближение. (Самый убедительный пример – современный Китай. Социалистическое государство включило в свою экономику рыночные отношения и еще многое другое из достижений передовых капиталистических стран). Особо следует отметить провозглашение в Сахаровской конституции равноправия всех форм собственности, включая частную; в этом мне тоже видится знамение времени. Во всех указанных отношениях и смыслах сахаровская идея конвергенции вполне рациональна.

Что же, наряду с этим, вызывает сомнения и возражения?

С философской точки зрения, призыв к всеобщему единению, без оговорок о пределах такого единения, о сохранении различий и противоположностей, представляется односторонней, недиалектической крайностью. В социальной жизни перевес единства объективно уменьшает разнообразие и сужает свободу выбора. Вправе ли мы забывать об этом, невольно выпуская из преисподней духи абсолютного универсализма и унификации? Там же, где сохранится многообразие (а оно, я убежден, неустранимо, неискоренимо), будет присутствовать и борьба, пусть в самых цивилизованных формах, таких, как конкуренция, завоевание приоритета в определенных областях и проч., но – борьба. Гармония неотделима от дисгармонии, диссонансов, противоречий, подчас весьма острых. Без таких уточнений она, гармония, быть высшим идеалом человечества едва ли может.

Различию капитализма и социализма как двух общественных систем А. Д. Сахаров и его последователи не придают серьезного, принципиального значения. Но эта противоположность все же полностью не исчезла даже после крушения СССР и мировой социалистической системы, она сохраняется и в настоящее время. Кроме того, согласно смыслу термина «конвергенция», в будущем обществе должны были соединиться лучшие стороны и достижения каждой из двух систем; но Сахаров в своей Конституции именно такой постановки вопроса избежал. Из социализма им ничего не было взято[594]. Это показало, между прочим, что в его идее конвергенции присутствовал идеологический ингредиент.

Разъясняя идею конвергенции, Баткин пишет: «Людям нужны не идеологические “измы”, не капитализм и не социализм, а обилие товаров по доступным ценам, достаток для трудящихся (невольный рудимент еще социалистической фразеологии. – В. К.), современный высокий уровень жизни, самореализация каждого индивида в процессе труда (то же самое. – В. К.), чувство социальной защищенности и достоинства, благотворительность для старых, больных, слабых»[595]. Казалось бы, все так. Но культурологу ли не знать, что в разных социумах перечисленные им ценности могут занимать неодинаковое место в ценностной шкале? И нашлось бы немало людей, готовых отказаться от «обилия товаров по доступным ценам» ради других, более высоких, с их точки зрения, и насущных благ. Не для всех людей на Земле западноевропейский и североамериканский стандарт общества потребления составляет такую заманчивую цель, как предполагал академик и как разъяснил его комментатор.