Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Доктор философских наук О. Д. Волкогонова, книгу которой о философии русского зарубежья я ценю за непредвзятость выводов, компенсирующую естественную человеческую субъективность, перечисляет наиболее известных «крайних западников»: В. Новодворскую, Е. Гайдара и других, близких к ним политиков. «Похожей позиции придерживался и А. Сахаров, – пишет она, – чей авторитет в той же степени значим для консолидации западнических течений, как авторитет А. Солженицына – для славянофильских»[604]. В современных условиях происходит, считает исследовательница, своего рода конвергенция русского западничества и русского славянофильства (условно говоря, идей Сахарова и идей Солженицына). Но образцы такой конвергенции Волкогонова усматривает скорее у «умеренных западников» (например, у эмигрантов П. Н. Милюкова, Н. С. Тимашева). Что же касается западничества радикального, то в нем автор видит как важные позитивные, так и существенные негативные черты.

В актив западничеству можно зачислить то, что «традиционно именно западническая система ценностей на первое место ставила человеческую личность, индивидуальность»[605]. И сегодня в смысловой сфере именно этой идеи возникает возможность сближения двух вышеуказанных течений общественно-политической мысли. Но, с другой стороны, не менее красноречив и тот факт, что «практически все теоретики зарубежной России отрицали радикальное западничество (курсив мой. – В. К.)»[606]. Спрашивается: почему?

О. Д. Волкогонова отмечает во взглядах крайних западников три негативных черты, три ущербности.

Первая: вторичный, недостаточно творческий, подражательный характер их концепций. «Оригинальных теоретических концепций радикальное западничество на свет не произвело. В повторении и копировании мало интересного»[607].

Вторая: односторонняя тенденциозность (свойственная всякому радикализму вообще). «Для радикальных западников не встает вопрос о “цене” демократических преобразований по западному образцу». Для них «любые преобразования, подталкивающие Россию к европейской модели, однозначно положительны»[608].

Третья: практицизм, побуждающий крайних западников ограничиваться сферами политики и экономики, при невнимании к культурологическим и социально-философским составляющим решаемых проблем.

Считаю такую характеристику и оценку достаточно справедливой, адекватной. Все отмеченное выше – как в своей одобрительной, так и в критической части – имеет точки соприкосновения с общественными взглядами А. Д. Сахарова. Теми взглядами, которые нашли свое рельефное, четкое выражение в Сахаровской конституции – его «политическом завещании», адресованном нынешнему и последующим поколениям.

Это мы, Господи…

Позднесоветский гуманитарий является специалистом в определенной области знаний. Но на деле он легко отказывается от критериев научности ради вольной публицистики на актуальные темы. Одним из типичных примеров подобного рода может служить научно-популярная книга Ю. Е. Березкина «Инки. Исторический опыт империй»[609]. Непосредственный предмет его повествования – перуанская империя XVI века, но автор захотел включить этот локальный материал в глобальный контекст. Порассуждать о природе империй вообще и их исторических судьбах. Это его право. Но решает он свою задачу каким-то вненаучным способом.

Если империя инков относится, по определению самого Березкина, к древнему миру, то напрашивалось рассмотрение, по аналогии, опыта древнеримской империи, сыгравшей существенную роль в становлении и развитии европейской цивилизации. Этот исторический сюжет в книге, к сожалению, обойден автором. Почему? Скорее всего, из-за того, что тогда пришлось бы раскрывать противоречия в бытии Pax Romana, переплетения белого и черного в ее непростой истории и наследстве, завещанном последующим векам. Возможно, пришлось бы обратиться к трудам Ф. Ницше, который, будучи изначально филологом-классиком, хорошо знал историю Рима и высоко оценивал роль этой империи в развитии культуры. Но это не соответствовало исходной установке Березкина на выявление исключительно негатива.

В своем сочинении автор упоминает империи разных времен и народов, но по-настоящему его интересуют только две из них – германско-фашистская и советская социалистическая. Особенно последняя.