Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков

«Кто говорит в книгах Сэмюэла Беккета? Кто этот неутомимый V, кажется твердящий всегда одно и то же?» – спрашивает себя Бланшо⁸. Книги Беккета – это не произведения писателя, который тем, что он пишет, хочет спастись. Никакое «я» тут не говорит, даже собственное «я» писателя – но безличный голос, тщетно взывающий, беспрерывно говорящий, чтобы отнять у молчания и пустоты всякое значение. Даже если Моллой предстаёт перед нами как герой, явно поддающийся идентификации, тем не менее, он подвергается непрерывной деградации – вплоть до момента, пока не становится, сам того не замечая, другим человеком – частным сыщиком Мораном, который гонится за ним и не может его догнать, сам в конце становясь жертвой бесконечных блужданий.

В романе Мэлон умирает бродяга становится доходягой – умирающим, прикованным к постели, где ему ничего не остаётся кроме как рассказывать истории о себе и о других. Однако рассказы, ведущиеся об этих историях, не преследуют цели формирования V, цель их – лишь заполнить собой пустоту и молчание, чтобы помешать говорить им самим. Безымянный же – ещё и бесконечный: никаких рассказов, никаких историй, никаких внутренних монологов – только голос, который говорит и говорит без сил и желаний, без конца, говорит, хотя сказать ему ровным счётом нечего. Речь более не идёт о книгах – говорит Бланшо – это уже «чистейший подступ к тому устремлению, из которого рождаются все книги, изначальная точка, в которой произведение неизбежно исчезает, в которой произведение всегда терпит крах»⁹. То, к чему устремлены сочинения Беккета – это не «ничто», но наоборот – точка, в которой слово не говорит, но оно есть: здесь, в этой точке ничего не говорится, ничего не начинается и ничего не заканчивается – но сама она постоянно и непрерывно является словом, и этому слову «придётся умирать смертью, конца которой нет» ¹⁰. Это слово, избавившиеся от всякого желания означать, от всякого источника. Тексты Беккета – это тексты, не говорящие ничего ни о боге, ни о надежде, ни о бытии, ни о невозможности сказать. Практически кажется, что в его творчестве воплотилась мечта Флобера – бессюжетное произведение. Нет у Беккета и настоящего текста в полном смысле слова – он, наоборот, имеет дело с текстом, находящимся в непрерывном поиске самого себя.

В произведениях Беккета всегда существует тесная связь между началом и концом. Тексты совершенно очевидно отказываются заканчиваться: в какой-то момент они прерываются произвольным образом, и могут спокойно начинаться с этого же места, чтобы повторяться до бесконечности. Невозможность конца в обязательном порядке означает отсутствие рассказа – означает, что читателю отказано в возможности увидеть в том, что он прочёл, настоящий рассказ; но означает также и то, что рассказу отказано в смысле. Конец сопровождается всегда идеей молчания, и тогда невозможность конца – это в то же время невозможность достигнуть этого молчания. Таким образом, конец становится чем-то мифическим и недоступным, это – ожидание слова (Годо?), которое никогда не придёт – поскольку к тому же даже неизвестно, в чём могло бы состоять это окончательное слово, только оно одно способное придать смысл всему тому, что незначительно. То есть, нет никакого признания того, что существует незначительное, обрывочное, незавершённое, не-окончание, ведь такое признание стало бы способом придания всему этому смысла. Безымянный – это, уже начиная с названия, признание такого затруднения: как если бы сам текст колебался между невозможностью и попыткой дать название чему-то, что уворачивается от этого.

Дело в том, что творчество Беккета вовсе не сосредоточивается на проблеме «чего-то, что уворачивается» – поскольку в нём не ставится вопрос «другого». С такой точки зрения Письмо Лорда Чэндоса теряет своё значение: нет никакой проблемы, связанной с отношением слова и объекта, раз сами слова стали пространством субъекта. То есть, в этом бесконечном говорении отсутствует поиск «нужного слова», и отсутствует он потому, что нет чего-то, что должно быть сказано. Слова не воспринимаются как инструмент для того, чтобы что-то сказать: там, где сказать нечего, остаются лишь сами слова, до бесконечности.

4. Образ и отрицание «другого»