Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков

Такое отрицание линейности времени, конечно, приводит к тому, что герои и их речи двигаются по кругу; более того, там, где нет времени – нет и воспоминания, и не случайно они никогда ни о чём не помнят. Так для Моллоя ничто не существовало прежде его бродяжничества, и в этом его бессвязный монолог идёт вразрез с прустовской памятью. Слова Моллоя – и Беккета – не вдохновлённые никаким желанием смысла, не следуют никакому заданному направлению: описывается лишь то, что принадлежит сфере видимого. Точно так же не существует никакого внутреннего монолога, никакого делающего выводы сознания. Не зря у героев Беккета отсутствует самосознание – их сознание всегда и только направлено на что-нибудь. Но именно потому, что у них нет памяти, они потеряли собственную идентичность и теперь лишены внутренней жизни: это тела, утратившие ту идентичность, единственно благодаря которой они могли быть личностями. Потому они могут рассматриваться только снаружи, извне, и как следствие – не могут не казаться неразличимыми, неспособными сами распознать себя, дать себе имя – именно так, как говорится в Безымянном: «Бесполезно придираться к местоимениям… подлежагцее, Субъект, не важен: его нет» (Inn, 402). Вот эта безличность персонажа, не могущего более говорить «я», и стирает различия между субъектом и объектом, между внутренним и внешним миром; такое не-отличие у Беккета показывается и проживается, но не объясняется и не подкрепляется теорией.

Таким образом, здесь мы далеко уходим как от Пруста, который видит в объекте нечто, пережитое и воссозданное субъектом, так и от Нового романа, Nouveau roman, который сам субъект сводит к объекту. Действительно, в этих случаях мы ещё будем иметь дело со смыслом, то есть – со «взглядом», ищущим смысл в «другом», или же со взглядом, который, стремясь обратиться к миру извне, судит о нём в его бессмысленности. Следовательно, не случайно герои Беккета скрываются от всякого возможного взгляда со стороны: как, например, в Фильме, главный герой которого – в исполнении Бастера Китона – всеми способами пытается уклониться от «глаза» камеры. Эти герои, как говорит Адорно, «утратили время, ибо оно представляло бы ещё для них фактор надежды»⁴; время Беккета «то же, что и всегда» (См. Т, 89-101), «прежде» и «затем» не имеют никакого смысла, считается только настоящее положение вещей: «Вчера! Что это значит? Вчера!» – восклицает Хамм в Конце игры (Т, 110).

То есть, главной темой кажется тема «настоящего присутствия»: всё, что существует – существует только «здесь и сейчас». Также в Конце игры, когда Клову кажется, что он различает из окна фигуру мальчика, Хамм заверяет: «Если он существует, он придёт сюда» (Т, 29). И всё же, даже этому настоящему «здесь и сейчас» должно быть отказано во всяком значении. Поэтому Хамм утверждает: «Я никогда там не был. Я всегда отсутствовал. Всё произошло без меня» (Т, 125). Значит, нет никакой истины, поскольку нет никакого присутствия: здесь никто никогда не был. И если в Ожидании Годо действием является ожидание действия, то в Конце игры действие отсутствует совсем, и внешний мир полностью исключён. Не случайно местом действия всех последующих пьес станет внутренний мир. К тому же, если театр Беккета всегда показывает одно и то же, это «одно и то же» мы найдём и в его романах: невозможность превзойти контингентное, невозможность увидеть что-то «по ту сторону» от «здесь и сейчас» порождает повторение – и таким образом тексты становятся лабиринтами без выхода и без входа.

Герои Беккет, как уже сказано, ничего не ищут и ничего не ждут, и, несмотря на это, они только и делают, что ждут, поскольку ожидание для них – это единственная возможная форма существования. Таков при этом и сам текст Беккета: он исключает всё то, что несущественно, и ожидает, что появится сущность – которая, однако, не существует. Именно здесь хорошо заметно всё то расстояние, что лежит между Беккетом и Джойсом. «Апофеозу слова» у Джойса, который готов заменить мир языком, Беккет противопоставляет свои поиски «бессловесной литературы»⁵. Поэтому, как написал Аль до Тальяферри,