Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков

Показав метаморфозы фабулы в романе девятнадцатого века, и, в какой-то степени, и в романе двадцатого века, Рикёр утверждает, что в связи с идеей возможного исчёрпывания самого построения фабулы и в связи с этой границей, за пределами которой лежит конец повествовательной функции, становится фундаментальной проблема «заключения». В самом деле, поскольку парадигмы композиции являются также и парадигмами заключения, сложность вывести заключение произведения, характерная для определённого типа романа двадцатого века, могла бы означать исчёрпывание самих этих парадигм. К тому же, соединение двух проблем – проблемы, связанной с композицией, и проблемы, связанной с заключением, – выражено Аристотелем в понятии мютоса, которое не случайно характеризуется критерием единства и законченности. В действительности, на основании этого критерия действие является единым и законченным, если имеет начало, развитие и конец: только при этом условии конфигурация преобладает над отдельным событием, а согласованность над несогласованностью.

Что касается проблемы заключения, Рикёр ссылается на работу Фрэнка Кермоуда Смысл конца. Отталкиваясь от предположения, что именно ожидания читателя должны определить необходимость дать разумный конец произведению, Кермоуд видит в Апокалипсисе миф, который более любого другого в западной традиции внёс в структурирование таких ожиданий, не только в области литературного вымысла, но и в области исторической действительности. С этой точки зрения можно утверждать, что общей чертой для апокалиптического мифа и аристотелевского мютоса является потребность подчинить несогласованность согласованности, другими словами – контингетность – необходимости или бессмысленность – смыслу.

Теперь, согласно Кермоуду, именно трансформации апокалиптического мифа могут помочь в разъяснении проблемы заключения; эти трансформации вытекают из того факта, что в Апокалипсисе предложен образец предсказаний, постоянно опровергаемый фактами и, тем не менее, постоянно обновляемый – настолько, что конец трансформируется из «имминентного», или неизбежного, в «имманентный», и это всё равно, что сказать, по утверждению Рикёра, что апокалипис стал мифом «кризиса» (ценностей), и такой кризис является результатом недостатка согласованности, заключения – и, следовательно, смысла (см. TeR, II, 47). Однако, согласно Рикёру, чтобы «имманентный конец», о котором говорит Кермоуд, не представлялся как конец заключения и согласованности, нельзя не принимать во внимание, помимо «формы» произведения, также и «ожидания» читателя по отношению к проявлению какой-то конечной согласованности.

Но именно в вопросе, почему нельзя было бы обойтись без какой-то парадигмы порядка, Рикёр отмежёвывается от Кермоу-да, и в особенности от его предпосылки о связи между литературным вымыслом и религиозным мифом Апокалипсиса. В самом деле, по суждению Рикёра, благодаря такой связи в положениях Кермоуда происходит колебание между подозрением о том, что вымысел обманывает, поскольку отвечает необходимости в утешении перед лицом смерти, и убеждением, что вымысел удовлетворяет потребности установить преобладание порядка над хаосом, смысла над бессмысленностью, согласованности над согласованностью (см. TeR, II, 50).

Согласно Рикёру, если желательно избежать того, чтобы видеть в необходимости конечного вымысла необходимость утешения перед лицом смерти, ведь именно это трансформирует непосредственно вымысел в обман, следует прекратить говорить об апокалиптическом мифе только в понятиях литературного вымысла. И с этой точки зрения, согласно Рикёру, «поиск согласованности становится частью неотъемлемых предпосылок реи и общения» (TeR, II, 52). В этом смысле не только необходимость конфигурации рассказа не будет зависеть от ужаса перед тем, у чего нет формы, но в особенности отказ от согласованности будет означать смерть какой бы то ни было повествовательной парадигмы, и, следовательно, смерть рассказа (см. TeR, II, 53).