Читаем Эстетика пространства полностью

Открытый всем ветрам мир – это пространство, в котором человеку приходится быть настороже (юр). Выходя в мир из укрытия, можно встретить удачу, любовь, чудо, а можно… столкнуться с чем-то опасным, быть может, даже смертельно опасным. В мире за стенами укрытия необходимо быть готовым к испытаниям и неожиданным «вызовам». Мир-как-юр – это отчужденное от «я» пространство, это такое «положение вещей», изменить которое человек не в состоянии, но с которым ему – по необходимости – приходится иметь дело. Юр как альтернатива (у)юту – это вынужденное взаимодействие с чужими, это рутина стереотипных действий и соприкосновение с людьми и вещами на функционально-прагматическом уровне.

Чувству дистанцированности, даже отчужденности, возникающему при погружении в персонально неосвоенное пространство (жизнь на юру), противостоит чувство, навещающее нас там, где уютно, где царят близость, интимность, очеловеченность. Уютное пространство можно понять как внешнее обнаружение внутреннего (как одушевленное пространство).

Уютное как особенное чувство и расположение оказывается необходимым эмоциональным противовесом чувствам разобщенности и отчужденности. Уютное – это топос уместности. Но уместности не родовой, а персональной, индивидуальной. Уютным называют место, соответствующее физической и психической размерности человека как «частного лица», как индивида, взятого независимо от тех или иных социальных институций. Это место, в котором человек ищет спасения от тревог, сопровождающих его в жизни-на-людях, это место, где он может быть самим собой. Уютным помещением для горожанина (то есть для буржуа, бюргера, мещанина) будет то, которое он ощущает своим, причем своим не юридически, а экзистенциально-эстетически. Вот почему в качестве своего (уютного) может переживаться не только внутреннее пространство собственного дома, но и жилище другого человека, если «заглянувший на огонек» гость чувствует себя в нем, «как дома», «среди своих».

Двигаясь в концептуальном горизонте эстетики Другого, мы определяем уют как утверждающее расположение эстетики места. Онтолого-эстетический статус уютного определяется условной, относительной данностью особенного. И хотя уют и не позволяет ощутить другость Другого во всей ее полноте (это прерогатива безусловных эстетических расположений), это не мешает признать за уютом достоинство эстетического феномена и отнести его к условным расположениям. Уют – это пространство более или менее соразмерное человеку.

Пожалуй, феномен уюта можно поместить в один ряд с феноменами трогательного, маленького и забавного. Эти феномены, культивировавшиеся в Европе начиная с XVII столетия, к XX веку превратились в одну из самых примечательных эстетических характеристик модерной чувствительности.

Как переживание уют можно сопоставить с умилением перед маленьким, забавным, наивным[198]… Эти феномены не потрясают, не изменяют человека, они не проникают «до глубины», и это отделяет их от возвышенного, страшного, ужасного, прекрасного, ветхого или юного, от простора или пропасти.

Не приходится удивляться тому, что романтические критики буржуазного общества и буржуазных ценностей подвергли уют остракизму. Как защитники героического гуманизма романтики видели в этом мещанство, пошлость («канареечный уют» ассоциировался русскими интеллигентами с домоткаными ковриками и занавесками в цветочек). Возведение на пьедестал ценностей семейного благополучия, домашнего очага и довольства однообразно-благополучной жизнью казалось им недопустимым снижением человеческого предназначения, игрой на понижение. Фигуры гения, героя, пророка, мудреца как смыслообразы и регулятивы романтического этоса плохо сочетались с представлениями о маленьком счастье маленького человека. Романтики не хотели (да и не могли) принять за норму тот тип человека, который связывал свои представления о достойной жизни с теплом и уютом домашнего очага, с обеспеченностью и безопасностью, с теплотой непритязательного общения в тесном кругу родных и близких… Впрочем, не стоит забывать о том, что именно в конце XVIII – начале XIX века эстетика уюта широко распространилась в европейском обществе и что некоторые романтики (их консервативное крыло, идеализировавшее прошлое с его патриархальным укладом и уютом родового гнезда) поэтизировали уют, признавая его подчиненной (меньшей, низшей), но положительной ценностью.

В наши дни под вопросом оказались не только эстетика возвышенного и прекрасного, которую пестовали романтики, но и куда более доступные эстетические ценности (те, что мы относим к условной эстетике Другого). Пришло время по достоинству оценить феномен уюта и артикулировать его экзистенциально-эстетическое содержание.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Сочинения
Сочинения

Порфирий — древнегреческий философ, представитель неоплатонизма. Ученик Плотина, издавший его сочинения, автор жизнеописания Плотина.Мы рады представить читателю самый значительный корпус сочинений Порфирия на русском языке. Выбор публикуемых здесь произведений обусловливался не в последнюю очередь мерой малодоступности их для русского читателя; поэтому в том не вошли, например, многократно издававшиеся: Жизнь Пифагора, Жизнь Плотина и О пещере нимф. Для самостоятельного издания мы оставили также логические трактаты Порфирия, требующие отдельного, весьма пространного комментария, неуместного в этом посвященном этико-теологическим и психологическим проблемам томе. В основу нашей книги положено французское издание Э. Лассэ (Париж, 1982).В Приложении даю две статьи больших немецких ученых (в переводе В. М. Линейкина), которые помогут читателю сориентироваться в круге освещаемых Порфирием вопросов.

Порфирий

Философия