Et ce sera mon paradis (СИ)

— Вы так считаете? Ах, изумруд, — плясунья осторожно улыбнулась. Теперь она искренне не понимала, за что Феб так не любил её имени. А, впрочем, может и любил, просто не сразу его запомнил? Не желая мучить себя более вопросами, девушка решила присмотреться к спутнику. Пусть тот всё ещё пугал её своими действиями, сильного отвращения он в ней не вызывал. Обитая во Дворе чудес, цыганке встречалось видеть людей и некрасивее, а на улице защищаться от разбойников поопаснее. Священник же представлял собой нечто среднее между безумцем-романтиком и философом-ученым. Хотя, девушка мало что знала об учености и философии, но после разговоров с Гренгуаром слово «философия» приняло значение бесед о любви, дружбе и прочих темах, на которые она так любила мечтать. Безумцем же он ей казался за свои непредсказуемые действия. Девушке думалось, что он мог и сам заколоть себя тем кинжалом, которым она оборонялась, и это пугало. Может, ей лишь казалось, что он её ненавидел? Возможно, то, что она цыганка, оскверняло площадь, на которой она танцевала? Но почему же другие люди её не гнали?

— Я мог бы привести вам тысячу имен на разных языках, но ни одно из них не будет таким же прекрасным как это, — священник готов был вновь рассказывать о своей любви, но цыганка перебила его.

— А как вас зовут? Я хочу знать, кто пугал меня всё это время, — она приостановилась. Священник молча огляделся — людей видно не было. Ему не хотелось раскрывать своего имени, девушка могла раскрыть его перед Гренгуаром, и этот глупый поэт мог навредить замыслам Фролло. И всё же, цыганка, кажется, не хотела идти дальше, не дождавшись ответа.

— Клод Фролло, — тихо произнес он, чтобы никто кроме девушки его не услышал. — Но, позвольте, я всё расскажу вам, когда мы придем в собор.

— Мне нужно прежде увидеться с моим мужем. Раз Джали не может пойти со мной, мне придётся оставить её с ним, — огорченно пролепетала цыганка. — Но у меня нет никого кроме неё. О, Феб, смотри же, чем я жертвую ради тебя.

— Так вы не целомудренны! — воскликнул Фролло. — Как же можете вы говорить о чистой вере, если вы по цыганским законам были в близости с мужчиной?

— Я? — в ужасе прошептала Эсмеральда. — Ах, нет, он мне не муж. Это только, чтобы его не повесили, я согласилась. Мы как брат и сестра. Если я перестану быть целомудренной, амулет потеряет свою силу, и я никогда не найду моих родителей.

— Если вы говорите правду, значит ещё не всё потеряно, — священник взглянул на сдвинувшуюся косынку, оголившую округлое плечико. — Пойдёмте же скорее.

Молча они вновь начали двигаться по направлению к площади. Звуки бубна раздавались громче, и вскоре поэт, жонглирующий стульями и котами, предстал перед ними. Он уже заканчивал представление, когда Эмеральда подбежала к нему.

Архидьякон остался ждать. Ему не хотелось, чтобы Пьер узнал его, но и не хотелось, чтобы цыганка отходила так далеко. Он боялся, что плясунья скроется вместе с поэтом, что тот переубедит её. Не мог поверить в то, что она согласилась последовать за ним. Счастье с Фебом было для неё сильнее собственного счастья, и даже ужас, испытываемый ею от одного вида священника, не мог заставить её отступить. Мать девушки могла быть кем угодно, находиться в любом городке Франции, и всё же попробовать найти её стоило. Уступать плясунью капитану Фролло не собирался, но и как избавиться от него не знал. Он ходил взад и вперед, сжимая и разжимая длинные пальцы, и размышляя о дальнейших действиях.

Ожидание не оказалось долгим. Эсмеральда, поманив Гренгуара подальше от человеческих глаз, объяснила ему, что должна измениться и исчезнуть ненадолго. Поэт был совершенно против её затеи, ведь он мог остаться без еды. Однако узнав, что козочка останется с ним, и они будут выступать, уступил. Девушка попрощалась с Джали, наказав мужу следить за ней и оберегать. Простилась и с ним.

И вот, наконец, её фигурка вновь показалась рядом с человеком в сутане.

========== Глава 2 ==========

Священник молчал всю дорогу, следуя по улицам Парижа, словно тень, и бросая короткие взгляды на шедшую позади девушку. Та же была поглощена своими мыслями, не замечая этого и не обращая внимания на слезы, стекавшие по горящим от стыда щекам. Она не могла простить этой измены, и оттого глаза ее были полны грусти и ненависти к самой себе. Как посмела простая плясунья не прийти к офицеру? Что же он о ней подумает, что скажет? Обманщица, лгунья…

— О, мой Феб, — изредка шептала Эсмеральда, представляя капитана стоящим на том месте, где они должны были встретиться, или же капитана, рассказывающего про ее обман школяру. Глаза ее становились еще печальнее, и она была готова сейчас же оставить свою затею.

«И все же, он смеялся. Нет, я не могла пойти к нему сейчас», — успокаивала она себя всякий раз. Движимая одной лишь целью — стать достойной капитана, цыганка шла за архидьяконом, стараясь все же не потерять его из виду.