Et ce sera mon paradis (СИ)

— О, вероотступник, грешник! — в ужасе прошептал он и, обхватив свои плечи, поднялся. Взгляд метнулся к смуглым ножкам плясуньи, столько ночей сводившим его с ума своими танцами, к ее гибкому телу, от которого исходило такое живое тепло. О, эта пытка, которую он предоставил себе сам, закрыв девушку вместе с собой в келье.

Клод, опьяненный посещавшими его образами, чуть пошатываясь, подошел к столу, в надежде отвлечь себя наукой, но стоило ему открыть книгу — цыганка представала перед ним. Вид из окна больше не отвлекал его, а лишь еще больше распалял желание. Он находился во власти ее чар, и не было никакого спасенья.

— Гибель моя! — воскликнул Фролло, падая на колени.

На этот безумный крик цыганка открыла глаза, думая, что именно он ознаменовал конец ее свободы. Она вздрогнула, приготовившись к чему-то ужасному.

Однако не увидела рядом с собой лица архидьякона.

— О, эта пытка… безумец, несчастный безумец, — повторял он, и пальцы его сжались. — Это непреодолимое желание!

Эсмеральда безмолвно лежала на кресле, боясь шелохнуться и привлечь к себе его внимание. Страшилась и того чувства, зародившегося в ней от вида страданий этого человека, пугавшего неимоверно. Пока она лежала в беспамятстве, ей казалось, будто что-то прикасалось к ней, и теперь она не хотела осознавать, что-то были прикосновения архидьякона. Она еще ощущала его опаляющие поцелуи на своей коже, и ей было неприятно. Только Феб может прикасаться к ней и целовать.

Она любит Феба, и Феб любит ее, так почему же им не быть вместе? Почему должна она становиться причиной мучений этого священника? Он сам предложил ей помощь, а теперь просит от нее то, что она не может ему дать.

Цыганка боится его действий, его непредсказуемость мешает ей проникнуться к нему настоящим сопереживанием.

— Что вы хотите сделать со мной? — спросила, наконец, она без тени страха в голосе.

Фролло повернулся к ней, и глаза его были безумны. Девушка встретилась с этим взглядом, и ужас охватил ее.

Священник боролся с самим собой, с тем, что возбудила в нем Эсмеральда. Он смотрел на нее и старался не думать о ее красоте, о манящем теле, об этих черных глазах, подобных ночному небу. Однако желание вновь взяло верх над самообладанием — он поднялся на ноги, нахмурился и побледнел еще больше. Если сейчас он вспомнит все те манящие, сладострастные видения, терзающие его ночами, то уже ничто не сможет сдержать того желания, рвущегося наружу. О, эта борьба с желанием. Всю жизнь приходилось ему ломать себя, отказываясь от радостей обычной жизни, в то время как его брат жил, пользуясь тем, что давала свобода.

Придерживаясь рукой за стену, архидьякон подошел к двери, и каждый шаг давался ему с трудом. Он чувствовал жар хрупкого тела, ощущал тихое дыхание, и кулаки его сжимались с неистовой силой от посланных искусителем грез.

Только открыв ключом дверь и держась за ее ручку, священник взглянул цыганке в глаза и тихо произнес:

— Я хочу, чтобы ты верила мне, девушка. Пусть мои прикосновения тебе неприятны, пусть ты не хочешь меня слушать, — она смотрела на него своими прекрасными глазами и касалась пальчиками амулета. Пламя свечи чуть освещало ее все еще напуганное лицо, и оно казалось прекраснее, чем когда он увидел ее на улице. — О, любить женщину и быть ей ненавистным. Любить ее всем неистовством, чувствовать, что за тень ее улыбки ты отдал бы свою кровь, свою душу; денно и нощно лелеять ее в своих мыслях — и видеть, что она влюблена в солдатский мундир! Но пусть так, пусть ты не можешь дать мне то, что я хочу, но я все обдумал. Умоляю, если в тебе есть сердце, не отталкивай меня. Я не прикоснусь к тебе, если ты сама этого не захочешь, но, прошу… танцуй для меня… Я не обману тебя, но только танцуй для меня, девушка, и этим ты сделаешь меня счастливым, — он не выпускал ручку двери — она была единственной опорой. Перед глазами расплывались тени, кружили на стенах, но священник не сводил взгляда с лица цыганки.

Та глядела из-под опущенных ресниц и молчала. Если она и правда дорога этому человеку, он не решится сделать ей зла. Ему нужны ее танцы? Что ж, отчего же ей не танцевать тогда? Но, почему она не может тогда танцевать на площади, а может танцевать перед ним? Не делает ли она чего-то запретного?

«Ах, не все ли равно? О, мой Феб, я все сделаю ради тебя!»

— Хорошо, я буду танцевать для вас. Но с тем условием, что вы не будете запирать меня здесь, и на ночь я буду оставаться одна, — произнесла девушка.

========== Глава 3 ==========

Безумие в глазах Фролло сменилось радостью лишь на мгновение. Не много ли просит от него цыганка? Позволить ей быть одной в келье, поверить, что она не сбежит и не оставит его, не будет ли это безрассудством?