Этаж-42

«Не хочет, стервец, идти в бой!» — гневно кричал комбат, указывая на молодого танкиста.

«Почему не хотите?» — мягко спросил лейтенанта Климов. Что-то в этом подтянутом парнишке с красивым мужественным лицом понравилось ему.

Лейтенант объяснил, что прибыл только что со своей ротой в распоряжение товарища майора, но у них нет ни горючего, ни снарядов. Прошли от Москвы более ста километров своим ходом. Хотя бы один боекомплект, а то и отстреливаться нечем.

— Почему же вы посылаете людей в бой без снарядов? — строго спросил комбата полковник Климов.

— А где их взять? — нервно ответил комбат. — У нас тоже почти ничего не осталось…

Немцев на этом участке задержали, и лейтенант в том бою дрался отчаянно. Войну кончил полковником. Дошел до Берлина. Остался в Трептов-парке. Навечно. Генерал Климов недавно посетил эти места, ездил туда с делегацией ветеранов. И надо же такому случиться! Когда несли венки на братскую могилу, глянул, а рядом с ним идет тот самый… комбат, теперь уже, правда, генерал-майор, плечистый, седой, ссутулившийся…

Они мчались по днепровской глади, минуя мосты, что бросали на нее сумрачную тень, вдоль кустистых берегов, мимо каменных насыпей — туда, в понизовье, в глухие, излюбленные свои рыбацкие места. Но в мыслях словно бы догоняли свою трудную фронтовую молодость и, даже когда невольно от нее возвращались в сегодняшний день, все равно помнили разъезженные, в рытвинах дороги, ураганный залп «катюш», серые, сосредоточенные лица солдат перед атакой за брустверами траншей, и им казалось, что нет отдыха, нет тишины, нет расслабляющей душу уверенности в завтрашнем дне.

Климов за последние годы совсем высох, стал костлявым, резким в движениях. И хотя ему уже за семьдесят — еще боевой старик, во всех общественных комиссиях, на жэковских собраниях, в райсоветах и исполкомах — всюду слышен его голос. Недавно защитил молодую женщину, над которой измывался муж-алкоголик. Не дал ему выгнать жену из квартиры, такой шум поднял, что человек этот приходил к генералу с мольбой не раздувать эту историю. «Вы же наша совесть, — лебезил перед старым ветераном. — А совесть всегда заодно с сердцем». И все-таки уломал старика, спас свою репутацию, но из квартиры ему пришлось убраться, живет теперь в поселке у какой-то женщины.

— За каждого человека мы обязаны стоять горой, — бормотал Климов, устроившись на носу моторки. — Я смотрю на вещи просто. Если решили воздвигнуть общество справедливости, создавай его на всех фронтах. И не только для далеких потомков. Жить счастливо должен каждый человек.

Потом зашла речь об Ольге Антоновне. Уже причаливали к берегу, когда Климов вдруг припомнил, что на днях, в рабочее время, приезжал к ним какой-то тип на «Жигулях». Смазливенький, вежливый, интеллигентный с виду, хотя глаза у него были какие-то неспокойные, ускользающие. Все расспрашивал об Ольге Антоновне: где работает, не нуждается ли, как детки? Климов спросил незнакомца, кем он ей приходится, почему интересуется, и тот, вежливо улыбнувшись, ответил, что он бывший муж Ольги. У них, дескать, произошло недоразумение, разошлись по глупости, он очень сожалеет и хотел бы снова с ней увидеться. Но Климов сухо сказал, что выходить снова за него замуж Ольга Антоновна не собирается и в опекунах надобности у нее нет.

— Ясно, Костик объявился. — Найда спрыгнул с моторки на поросший ивняком берег, вытянул ее на сушу.

— Правильно я поступил или нет? — спросил Климов. Что мог ответить Алексей Платонович? Привязывая моторку к пеньку, загляделся на струящиеся днепровские воды, и подумалось ему, что все в его жизни проходит так же стремительно, и он не в силах поймать свое счастье, устроить свою судьбу. Хотелось ответить генералу: правильно. Рад бы и сегодня помчаться к милой Ольге, отбросить все условности, одолеть свою застенчивость, свою гордыню. Но есть ведь еще и разум, и рассудок, и ее женская воля.

— Пускай сама решает, — буркнул, насупясь, и взялся за рыболовную снасть. — Уговаривать не стану.

Климов, закинув удочки, долго глядел на зеленоватую гладь реки, будто что-то взвешивая, и тоже был нахмурен, даже, казалось, рассержен. Закутавшись в свою фуфайку, зорко следил за поплавками и о чем-то размышлял. Наконец все же заговорил. Об Ольге Звагиной, о ее жизни. И в словах его прозвучал откровенный упрек. Без злости, не обвиняя, все же сказал, что поступает он, Найда, неправильно. Получается, что испугался детей. Понятное дело, что сама Ольга Антоновна не отважится первой признаваться в любви, к тому же в нынешней ситуации: живет в его квартире, работает на стройке под его руководством. Неужели не ясно, что ему давно пора взяться за ум?

— Ведь жизнь, которой мы живем, одна-единственная, другой уже не будет, Алексей Платоныч. Ни единого мига не проживешь вторично. Радуйтесь тому, что есть, не ждите ничего необыкновенного.

Долго, убедительно говорил Климов, был в его речи опыт прожитых лет, обстоятельная мудрость старости.