Этаж-42

Секретарь райкома, сидевший рядом с Найдой, встал, попросил слова. И тотчас гомон за столами стих, лица у всех стали серьезными, взгляды устремились на оратора.

Он провозгласил тост — сурово-торжественный. Народ одолел врага — фашиста, залечил раны, возвел новые дома на пепелищах. Разве легко это далось? Разве забылись те первые послевоенные годы, когда в плуги впрягали коров, лопатами вскапывали поле, из ржавых железок монтировали тракторы… Богатеет нынче село, сыновья и дочери сосновчан по всей огромной Стране Советов трудятся, учатся, строят новый мир. Летчики и ученые отсюда выходят, заводские умельцы…

— И космонавты будут! — крикнул кто-то с дальнего конца стола.

— Правильно. Сосновчане и на Марсе разведут скот, покажут класс свекловодства, — шуткой ответил молодой секретарь на эту реплику. — Только там, говорят, пахотной земли маловато, так что придется вам у себя двойную норму выполнять.

Еще говорил он о задачах села в новой пятилетке, сколько минеральных удобрений получит колхоз в будущем году, какой техникой оснастится.

— В общем, так повысим свой культурный уровень, что к нам даже из городов будут проситься на постоянное жительство. А мы еще подумаем..

— Верно! — послышались голоса. — Всяких бездельников прописывать не станем. У нас село с партизанской славой.

— А девчата такие, что не за всякого парубка выйдут замуж.

— Только кучерявых подавай!

— Агрономов с образованием!

— Музыкантов тоже!

— И в клуб массовика, чтоб свой драмкружок был!

Сердце Найды полнилось светлой радостью. Словно в родной семье очутился. До чего же славные все эти люди, сколько искренности в них, доброты, хотя жизнь каждой семьи здесь омрачена тяжкими воспоминаниями, горечью утрат. Ведь и Ольгина мать приняла смерть в черной яме, где алеет теперь обелиск над холмом, под соснами, под вечным шелестом ветра.

Найда чувствовал возле своей руки Ольгину руку — горячую, напряженную, не мог забыть сцену в хате Григория Антоновича, где он испытал счастливые минуты душевной близости с добрыми людьми и жизнь его словно озарилась новым светом.

В краткое мгновение, почти подсознательно, промелькнула перед мысленным взором Найды вся его жизнь: немало прошел он дорог, уже седина в волосах, кое-кому мог бы показаться даже стариком или человеком предпенсионного возраста. Ну что ж, можно и в тридцать лет быть стариком. Его семейное счастье явилось к нему снова, и кто знает, много или мало лет осталось ему ходить по земле. Но от тебя зависит, какими будут эти годы, чем наполнишь их, какой добротой, каким уважением и заботой согреешь ты близкого человека, готового разделить с тобой все твои радости и беды. Запоздалое счастье? Осенняя любовь? Быть может, это и есть то самое сокровенное, о чем мечтал и на что уже перестал надеяться?

Ночевать остались в доме Григория Антоновича, хотя Климов настаивал на отъезде, верно, заскучал по своей Анне Мусиевне. Но все же уговорили его — уже поздно, путь неблизкий, да и снежок посыпал. Всякое может случиться на трассе.

— Ложитесь, товарищ генерал, на мягкой софе, среди простеньких ковриков, в теплой чистой хате. Молока можно выпить на ночь или холодного взвара из сушеных груш.

— Пойду спать в машину, — упрямо буркнул Климов. — Только подушку дайте, а укрыться есть чем.

Верно, расстроило его то, что после вечера в клубе включили магнитофон, загремела музыка, и молодежь начала танцевать. Для них, молодых, минувшей войны будто и не было. Почтили погибших, отметили памятный день, а дальше у них все по-своему. Молодое сердце долго грустить не умеет.

— Да разве можно сердиться на них? — рассуждал Григорий Антонович, когда генерал с подушкой и теплым одеялом (все-таки уговорили) стал на пороге. — Жизнь свое берет. Я даже рад, что там танцуют. Пусть не знают горя, которое изведали мы.

Потом сидели по-семейному у накрытого белой скатертью стола, пили чай. Найда рассказал о Звагине: как прорывались они к Берлину, как на рассвете 22 июня сорок первого года их сбил грузовик и они очутились в клинике Шустера. А после… расстались навсегда. По сей день осталось тайной, куда увезли инженера Звагина фашистские палачи, что с ним сделали, какую горькую чашу испил он напоследок. Такие, как Звагин, не предают и головы перед врагом не склоняют. Быть может, встретил свой смертный час, как легендарный генерал Карбышев, а быть может, был казнен в страшной берлинской тюрьме Панкрац.

— Будет уже, — прервала горький рассказ Найды тетка Паша. — Лучше расскажите, как живете, почему Ольгу к нам не пускаете? Отреклась от своего гнезда!

— Пока Алексей был мне только начальником, боялась надолго отпрашиваться, — с улыбкой призналась Ольга. — Он у нас строгий.

— Не верю! — покачала головой тетка Паша.

— Правда, строгий! — Ольга ласково прижалась к Найде, а в глазах — лукавая смешинка. — Держит меня в железной клетке.

— Зато, говорят, из твоей клетки весь белый свет виден! — пошутила тетя Паша.

Найда пояснил ей, что работа на кране действительно тяжелая и только что вынесено постановление, чтобы женщин от нее отстранить. По крайней мере на высотных стройках.